31.10.2017
10:41

Почему я не верю Туманову.

30.10.2017
11:37

Мда.

28.10.2017
09:54

Неужели я догматик?

26.10.2017
09:55

На засыпку.

24.10.2017
18:43

Как ладонью разбить кирпич.

22.10.2017
12:30

Читая теперь Василия Белова.

22.10.2017
12:23

Не про Матильду.

21.10.2017
13:39

Две манеры не читать чужих.

19.10.2017
12:32

Щелчок мне по носу.

16.10.2017
15:35

Агашина.

15.10.2017
19:10

Почему меня не волновал "Василий Тёркин".

09.10.2017
18:23

Эстетический эксперимент.

09.10.2017
14:19

Ницшеанец Иосиф Бродский.

05.10.2017
15:51

Беспомощность.

02.10.2017
15:54

Великое чуть-чуть.

01.10.2017
16:06

Чья правота: Юрского или Михалкова?

29.09.2017
10:26

Несогласие с Иваном Образцовым.

27.09.2017
18:26

Наймушина.

24.09.2017
10:09

Рёв и писк.

22.09.2017
12:32

Мистическая жуть.

Сразу признаваться? Или сперва проверить?

Я потом проверю. А пока выпью этой сладостной отравы.

Тем более отравы, что вчера я посмотрел “Рай” Кончаловского (2016)… А там, в конце, немец, ставший нацистом, осознав поражение вермахта, говорит в объектив, что человечество, видно, ещё не созрело, чтоб сотворить на земле рай для немцев.

А перед этим русская белоэмигрантка, проявившая минутную слабость (согласившись с тем нацистом, что люди таки разные по ценности), эту слабость преодолела, удрать в Парагвай отказалась, подменила собою еврейку, предназначенную для сожжения, и поручила ей спасти двух еврейских мальчиков, которых эта белоэмигрантка прятала в лагере смерти.

Такая вот косвенная хвала русскому народу.

И фильм не тронул почему-то.

А сейчас я посмотрел фильм Павла Чухрая “Холодное танго” (2017). И тут конец – противоположный. Если я не ошибаюсь, такой…

"- Что бояться борьбы и зла?.. Нация та велика, в которой добро и зло велико. Дайте и злу и добру свободно расширить крылья, дайте им простор… Не в том дело, поймите, не в том дело, чтобы отеческими заботами предупредить возможность всякого зла… А в том, чтобы усилить творчество добра. Отворяйте ворота: вот вам – создавайте; вольно и смело… Растопчут кого-нибудь в дверях – туда и дорога” (Константин Леонтьев. В своём краю. http://az.lib.ru/l/leontxew_k_n/text_0550.shtml).

В таком духе конец фильма. В ницшеанском, если не ошибаюсь.



Таратута, бывший военный комендант освобождённого от фашистов литовского города (которого подсидели свои же, жена бросила и уехала в Ростов, а он остался; заставили Макса написать на него донос, за что не сослали в Сибирь его Лайму), - Таратута, взявшийся воспитывать дочку Лаймы (всё-таки сосланной, за то, что приютила раз отца, примкнувшего к лесным братьям) и Макса (по ошибке зарезанного лесными братьями за выданного, мол, Максом отца Лаймы), - Таратута, отойдя от уже подросшей Лии (этой дочки тех еврея и литовки, несчастно любивших друг друга с отрочества), - этот Таратута кричит ветру:

"Эх ты Родина! Подруга ты моя суровая! Што ж ты такая строгая? Не пожалеешь, не простишь?”

И в жутком контрасте снято дневное небо – с аж до черноты доходящей синью.

Сколько там предательств… Евреи переметнулись к советским в 1940-м, когда вошла в Литву Красная Армия, литовцы сочли их предателями в силу массовых ссылок богачей в Сибирь после вступления Литвы в СССР. Макс спасся от смерти сам, выбросившись из грузовика, везущего детей на смерть, оставив сестрёнку Лию на смерть. Он не вылез из чулана, когда Лайму насиловал немецкий солдат. Отец её не только не выдал Макса немцам, которых считал благодетелями (ему разрешили занять квартиру семьи Макса), но и спрятал его в деревне. Макс, завербованный Таратутой в милицию (под месть, мол, за убитых родителей и сестру), не может стрелять по лесным братьям, зная о случайности попадания к ним многих, то есть, по сути, предаёт своих, милицию. Потом предаёт лично Таратуту этим доносом, продиктованным ему кагэбистом. Скрытые предатели советской власти – целых полнарода литовского. Предатели этой же власти те, кто у власти, предатели – своими махинациями. Да и не махинациями – политикой своей жестокой. Всей. – Вот сцена, как бы параллельная приходу отца Лаймы домой.

"Таратута: Ну здравствуй.

Макс: Григорий Иваныч? Здрасьте… Вы меня простите. Я перед вами виноват и… Вообще, я предал вас.

Таратута: Да брось ты. Шо я, не понимаю, где мы живём? Они б меня всё равно закопали… А до Берлина я не дошёл, сынок. Меня под Кенигсбёргом осколком срезало. А полегло там, в этом котле, наших – тысячи, сотни тысяч. Гнали нас генералы под пули, как скот, как мясо. И правильно делали!

Макс: Но как так!?!

Таратута: Вот так, сынок. Потому что война – это всегда жертвы.

Макс: Неправильно это! Всё, что происходит с нами, это неправильно!

Таратута: Не-ет. Не прав ты. Не прав ты, сынок. Нет! Нет!

Макс: Прав я! Прав!

Таратута: Не-ет. Не прав. Эх, Родина, подруга ты моя суровая…”.

Всё – предательство.

А, получается, по этому Гармашу, играющему Таратуту, что всё – оправдано.

Чем?

Фильм создан в 2017 году.

Россия опять предстаёт пугалом-де перед той же Литвой.

А это – высшая миссия, которая предназначена России.

В том нецитируемый художественный смысл фильма.

СССР был свыше, красно говоря, предназначен для спасения планеты от коричневой чумы нацизма. А Россия теперь…

 

Тут я хочу отвлечься на эстетику. В ней у меня воззрения диковинные. И – подтверждаются! Например, фактом написания этой статьи подтверждаются.

Меня на смотрение фильма навёл человек, от которого никак нельзя было ожидать слов, что он считает, что вообще-то фильмы хуже литературной основы, но в данном случае – нет.

По-моему, большое искусство – это общение между подсознаниями: автора и восприемников. И такое общение настолько отличается от всех иных переживаний, связанных с искусством, что… Я боюсь, что не найду адекватных слов. Кинозритель чувствует ЧТО-ТО. Чему слов у него нет. Это переживание очень хорошо описал Толстой в своей “Крейцеровой сонате”. Как его герой пережил исполнение сонаты. Слов не было, но были слова Толстого.

Посмотрев фильм и почитав литературную основу его – “Продай свою мать” (1982) Севелы, я получил подтверждение об особости переживания того, что вырвалось из подсознания режиссёра фильмом.

Зачем, вопреки Севеле и географии, он сделал местом действия Каунас, лежащим… на берегу Балтийского моря? – Ради введения в свой “текст” мотива стихии. – Зачем, вопреки Севеле, он сделал Макса красавцем общеевропейского типа и играющим на аккордеоне, а не, как у Севелы, ярко выраженным евреем, впервые увидевшим Лайму уже при фашистах, будучи жалким и гонимым? – Чтоб 10-летняя стихийная антисемитка Лайма естественно влюбилась в 10-летнего Макса-артиста. Ибо нужна стихия, опять же. – Зачем режиссёр, вопреки писателю, Макса убил перед концом? – Чтоб стихия проявила себя вполне. Затем же режиссёр ввёл изнасилование 10-летней Лаймы фашистом, чего нет у Севелы.

А если что и взял Чухрай у Севелы… это прорывающийся иногда размах Григория Иваныча.

"…его излюбленным занятием был выезд подальше из города, на берег Немана, где он распевал под луной и звездами во всю мощь своих прокуренных легких украинские песни под аккомпанемент моего аккордеона”.

Но у Севелы и близко не было этого чухраевского катарсического обращения к Родине.

У Севелы был совсем другой военный комендант Каунаса:

"Однажды, когда мы с ним были вдвоем, без свидетелей, он придвинулся близко ко мне и спросил, лукаво усмехаясь глазами:

— Ты любишь советскую власть?

Я растерялся. Советская власть не щадила даже тех, кто открыто, на всех углах изъяснялся в любви к ней, а уж таких, какие проявляли хоть видимость недовольства ею, уничтожала беспощадно. Вопрос майора, который сам являлся этим орудием расправы, был провокационным, и я долго подыскивал слова, чтобы ответить ему убедительно и не теряя собственного достоинства. Но он не дал мне ответить.

— А за что любить-то? — насмешливо уставился он мне в глаза. — Народ живет впроголодь… всех держат в страхе… изолгались, как последние подонки… Ну, так неужели ты, умный человек, ее любишь… эту власть?

Я счел за благо промолчать и даже отвел глаза.

— Молодец! — хлопнул меня по плечу Таратута. — Советская власть и тебя научила быть умным.

Майор был, конечно же, коммунистом и вскормлен этой властью и поставлен на высокий пост с правом единолично решать судьбы людей в отданном ему на расправу оккупированном городе. Он был всем обязан этой власти и при этом боялся ее и ненавидел.

Его ненависть выражалась в какой-то изощренной диковатой форме…

…прелюбодеянии на подстилке из книг классиков марксизма-ленинизма”.

 

Я уверен, что "Не-ет” Гармаша – с ведома Чухрая – не это имело в виду. А, если принять, что Севела взялся говорить от имени еврейского народа (мессианского, между прочим, народа), то Чухрай – от имени другого, тоже мессианского народа – русского.

 

Но, если честно, я уже не уверен, что уверен… Нагромождений и у Севелы много. Но мне у него как-то всё подозрительно, что писалось оно с оглядкой… как можно больше страниц написать. Чтоб заработать больше, если оплата постраничная. Противны и фактические издержки. Например. Правда, что Лайсвес аллея (аллея Свободы) в Каунасе переназванна была в проспект Сталина, но после разоблачения культа личности улице вовсе не Ленина имя дали, то имя было (и осталось) у другой улицы (на ней была школа, в которую я ходил). Искажено это Севелой, чтоб лишний раз кольнуть подхалимов. Если пишешь так, чтоб было как можно длинней, то почему и такое не написать.

От моего подозрения Севелы в писательском штукарстве, опадает уверенность в доказательности того, из-за чего я вообще так возбудился от фильма. Что в фильме ЕСТЬ подсознательное, отсутствующее в повести. И что оно гигантское. Что подтверждается-де – вы вспомните – поразившей меня оценкой знакомого, что вещь Севелы хуже, чем Чухрая.

В самом деле, не будь процитированных строк Таратуты… Дважды процитированных… О Родине…

Разве это ультрафильм, если, не будь в нём нескольких слов в двух эпизодах, он бы на меня не произвёл ТАКОГО впечатления? Словно он – ницшеанский. (Меня ницшеанство очень впечатляет своей мистикой, метафизикой.)

 

Я до сих пор тянул, не раскрывал самую суть моего впечатления. – Вот она.

Россия причастна к склонности к метафизической недостижительности. Обычно ограничиваются определением, что она – иррациональна. Потому-то, по Достоевскому, только с Христом по-настоящему способна Россия к Добру. Иначе… Перекрестится мужик, да и убьёт соседа, потому что часы его ему понравились. А по Чухраю? Россия в восторге от чудовищностей, происходящих в ней и из-за неё! Потому что она, Россия, – выше. Над схваткой Добра и Зла. Те люди в ней, кто собою её олицетворяют, над схваткой. Как это звучит в роли Гармаша. Как я понял эту роль. И весь фильм.

Это жутко не менее слов немца в конце “Рая” Кончаловского. Только там – слова. А тут – доходящая до черноты синева неба, если её снимать, направляя объектив всё ближе к ослепительному солнцу. Тут – это сильный ветер, навстречу которому всё-таки прорываются страшные слова о Родине. Тут – это игра стихий. Вечная. Без чьей-то победы. Тут – Иррациональность.

 

Если немного остыть… И холодно спросить себя… Где доказательство того, что написанное в предыдущем абзаце произошло из подсознания Чухрая (т.е. художественно)? – Я могу ответить: только большая вероятность. Потому большая, что такой идеал – мне так кажется – чужд большинству людей. Большинство – мещане. Они живут ради Пользы. Фильм – явно не артхаузный. Он, в общем, понятный. Он – об ужасности для большинства больших сил Истории: борьбы общественных устройств, государств. Что эта ужасность может выглядеть красивой, быть идеалом существования… как-то трудно представимо. Для большинства.

А, тем не менее, выдано большинству.

И понятно, что в таком виде, что можно ведь и оспорить, что выдано оно, а не другое.

Тем более оспорить, что оно здорово неприятно, пожалуй, тому же большинству. Его сознанию.

Но не всему организму человеческому. Потому что тому – нравится. Нравится. За ЧТО-ТО. Невыразимое. – Вот это и есть эстетическое.

30 августа. 2017 г.