|
24.05.2004
13:32 |
В помощь студенту-филологу: славянский триумвират font SIZE=1>
В аудитории РП есть студиозусы-слависты? Прошу усесться за соседний компьютер и переписать:
┘У каждой нации рано или поздно появляется художественный гений, устами которого она впервые заявляет о себе миру. Англичане не воспринимались бы настолько английскими, если бы не имели своего Байрона и Шекспира, испанцы - Сервантеса, французы - Бальзака, немцы - Гёте и Шиллера, грузины - Шота Руставели, венгры - Шандора Петефи, а бразилийцы - Жоржи Амаду. Литература - это самоидентификация нации, осознание ею своей ⌠самости■, ее духовный иероглиф. Если он создан, ее физическое тело может рассыпаться в прах; в общечеловеческой памяти она останется навсегда.
У славян таких пророка три: Пушкин, Шевченко, Мицкевич. Именно им посвящена монография моего земляка Е. Нахлика "Доля. Los. Судьба.", появившаяся недавно на книжных полках львовских бьиблиотек. Своим объёмом, фактографической оснащённостью, количеством ссылок и сносок она превосходит всякое воображение: 560 страниц убористого текста, около полутора тысяч (!) цитируемых авторов, оригинальные тексты на русском, польском и украинском языках - уму непостижимо, как в наше скудное антигуманитарное время оказалось возможным издать такой фундаментальный литературоведческий труд.
Тем не менее, он и создан, и издан. Перед нами настоящий историко-литературный универсал о трёх пророках славянской цивилизации.
Общеизвестно, что национальное "я" Шевченко и Мицкевича находилось в весьма противоречивых отношениях с Россией. Их гений реализовывался во многом именно через противостояние "старшему брату". После развала СССР это противостояние было объявлено основным и едва не единственным достоинством их таланта. Произошла, если можно так выразиться, "демоскализация" их наследий, их переподчинение национально-патриотическим идолам дня.
Отнюдь не игнорируя протестного начала в наследии Шевченко и Мицкевича, Евгений Нахлик взялся восстановить и то, что духовно сближало их с Россией. Воздадим должное мужеству львовского учёного, не убоявшегося упрёков со стороны своих пропатриотически настроенных коллег. Е. Нахлик реставрирует реальную, а не коньюнктурно ангажированную диспозицию "Шевченко-Пушкин-Мицкевич". Вот названия лишь некоторых глав его монографии:
"Сходства в идеологических взглядах Пушкина и Шевченко"
"Пушкин и Лермонтов в перцепции Шевченко"
"Проблема пушкинского влияния на Шевченко"
"Мицкевич в перцепции Шевченко"
То есть перед нами не отдельные историко-литературные медальоны, обединённые формальной книжной обложкой, но скрупулёзный компаративистский труд. Пушкин, Мицкевич и Шевченко постоянно отражаются и взаимоотражаются друг в друге, иногда сливаясь в нерасторжимом идейно-эстетическом единстве, иногда расходясь в противоположные стороны. Методики сравнения многочисленны и разнообразны. Привлечён даже категориальный аппарат "отшельника из Вены", но, кроме того, культурологические штудии К.-Г.- Юнга, О. Шпенглера, Л. Шестова, М. Бердяева, А. Потебни, П. Тейяр де Шардена, Ж. Деррида, Ю. Лотмана, Р. Барта - уже по одним этим именам можно судить о научных притязаниях монографии. Названные мыслители присутствуют в ней не формально, но активно формируют её исследовательскую ткань. Е. Нахлик вычисляет вместе с ними экзистенциальные знаменатели гениальности своих персонажей. "Что сегодня означает глубже исследовать Шевченко?" - задаёт он вопрос самому себе. И отвечает: " По моему мнению /┘/ - подняться от национальных и социальных измерений до универсальных, екзистенциальных, трансцедентных." (с. 11).
Как соотечественник Тараса Шевченко берусь утверждать, что автор "Кобзаря" по сей день остаётся объектом и инструментом идейно-политических спекуляций, не обеспеченных алгеброй строгого научного рассуждения. В советские времена из него творили антикрепостника и ратоборца с самодержавием, в постсоветские - пламенного самостийника-националиста, но до метафизического ядра его личности никто не добирался.
Е. Нахлик взялся - и преуспел в этом. Он впервые рассмотрел Тараса Шевченко как "химически" чистого гения, сотворившего собственную Украину вместо того, чтобы разыскивать её в преднаходимом и окружающем культурном пространстве. То, что ставилось в молчаливый или гласный укор Тарасу Шевченко - его недостаточная образованность - возведено львовским исследователем в парадоксальное достоинство. Вот цитата из Аполлона Григорьева, полемически вынесенная Е. Нахликом на обложку своей монографии:
"По красоте и силе многие поставляли его наравне с Пушкиным и Мицкевичем: мы готовы идти даже дальше в этом - у Тараса Шевченки есть та нагая красота выражения народной поэзии, которая только разве искрами бывает в великих поэтах-художниках, каковы Пушкин и Мицкевич, и которая на каждой странице "Кобзаря" поразит нас у Шевченки┘ Шевченко ещё ничего условного не боится; нужны ему младенческий лепет, народный юмор, страстное воркованье; он ни перед чем не остановится - и всё это выйдет у него свежо, наивно, могуче или жартливо, как самоё дело. " (Аполлон Григорьев. Тарас Шевченко.)
Автор не поскупился на документальные свидетельства "малообразованности" Шевченко. Например, констатировал, что посмертная опись его домашней библиотеки насчитывала всего сорок томов, в то время как таковая же опись пушкинской библиотеки составила 3571 позицию. " Умный от природы, он в то же время не был ни учён, ни начитан", - цитирует Е. Нахлик современника Шевченко, а перед тем и самого Шевченко: "О том, что творилось на Украине 1768 года, расказываю так, как слышал от старых людей /┘/ Напечатанного и критикованого ничего не читал, потому что, кажется, ничего и нету" (с. 142).
И далее: "В /┘/ утверждении П. Кулиша о том, что Шевченко "козаччину знал не из истории /┘/, а из пересказов и песен, чувствовал её сердцем, а разумом не видел", и в своих произведениях на историческую тематику "только и брал вдохновением", есть значительная доля правды" (с.144);
И ещё далее: " Шевченко принадлежит к тому типу художников слова, которые беллетризуют историю на основе неполного (игнорированного) знания - частичной осведомленности в исторических фактах, слишком вольным их отбором, крайне эмоциональным, субъективным восприятием исторических личностей и событий" (с. 145)
Но не менее мифопоэтичным, утверждает Е. Нахлик, было и этническое сознание Мицкевича и Пушкина. Мощное, преобразующее "дао" их гениев творило собственные исторические архетипы. Они создавали "должный", а не "сущий" образ протобытия своих народов, выступая своего рода национально-патриотическими соцреалистами.
Более того, Шевченко и Адам Мицкевич, оказывается, толком не знали не только исторической, но и совремённой им Польши и Украины! Е. Нахлик сочувственно цитирует утверждение своей коллеги Оксаны Забужко: "Реальной, современной ему Украины Шевченко как раз не знал, оставив Украину подростком /┘/, а в зрелом возрасте наведуясь в неё более-менее продолжительными наездами." (с. 182)
То же и в отношении А. Мицкевича: " /┘/До 1824 года жил в Белоруссии и Литве, в 1824-1829 гг. находился в ссылке в России и Украине, в 1829-1831 гг. путешествовал по Центральной и Западной Европе, а /┘/ с 1832 г. выехал в эмиграцию и почти всё время жил в Париже." (с. 304)
Согласимся, перед нами уникальный случай, когда поэтическая истина вытесняет собой фактическую и воцаряется в сознании потомков как единосущая. Этому феномену в монографии отведены десятки и десятки страниц, интересных не только в историко-литературном, но и в культурологическом смысле.
Как относились эти пророки друг к другу? Исследователь буквально в пальцах перетёр поэзо-прозо-эпистолярно-дневниковый корпус их взаимовысказываний и пришёл к выводу, что они находились в сложнейших, ревностных, но по большому счёту приязненных отношениях. Поражает уровень и насыщенность этой взаимной заинтересованности. Перед нами настоящий идейно-поэтический роман, особенно поразительный на фоне анафем, которые Мицкевич и Шевченко не уставали адресовать "проклятым москалям ", а Шевченко ещё и "проклятым ляхам". В ответном украинофобстве Мицкевич не замечен, но и у него предостаточно сомнений в жизнеспособности украинской нации. Вслушиваясь и вчитываясь в эти ламентации, поражаешься: да не может такого быть, чтобы умнейшие и талантливейшие певцы своих народов желали такого зла славянским соседям. "Может", - горестно констатирует Евгений Нахлик. Антироссийские, антипольские, антиеврейские анафемы Шевченко воспроизведены в монографии едва ли не построчно. Оторопь берёт от иных шевченковских "объяснений в ненависти". Иногда так и хочется воскликнуть: "Избавь меня Бог от таких патриотов, а от антипатриотов я и сам избавлюсь".
Но, с другой стороны, в монографии столь же скрупулёзно воспроизведён "русско-польский" дискурс биографии Шевченко. Именно россияне и поляки (а не соотечественники-украинцы) составляли его ближайшее окружение на протяжении всей жизни. В Петербурге и в ссылке он общался с теми и другими близко и задушевно. Воспитатель царского семейства Василий Жуковский был одновременно и шевченковским опекуном и кумиром. Не только его проза, но и "Дневник" писаны русским языком.
Что касается шевченкова антисемитизма, то здесь тоже сплошные недоумения и парадоксы: постоянными соавторами патриотической музы Шевченко оказываются ветхозаветные еврейские пророки и псалмы, в "Гайдамаках" он с симпатией и сочувствием изображает дочку евреев, а " стихотворении "У ВЁльнЁ, городЁ преславнЁм┘" - несчастную евреечку, которая пережила любовную и семейную трагедию; поэт восхищался пением Изабеллы Гринберг - талантливой российской певицы еврейского происхождения, нарисовал её портрет, подарил ей - с дарственной надписью "Изе Гринберг"╧ автограф стихотворения "Утоптала стежечку" (с. 80).
То же и в отношении Пушкина. С одной стороны, он пишет антипольские оды "Клеветникам России" и "Бородинская годовщина", с другой - антиукраинскую "Полтаву" и проимперского "Медного всадника", с третьей является автором скандально знаменитого "чёрт меня догадал с моим умом и талантом родиться в России".
От этих противоречий буквальным образом накреняется череп. Собранные в монографии Е. Нахлика воедино, они создают полифоническую палитру "славянского вопроса", сформулированного Пушкиным в знаменитом
Кто победит в неравном споре,
Кичливый лях, иль верный росс?
Славянские ль ручьи сольются в русском море,
Оно ль исчезнет: вот вопрос.
Эсхатологические дефиниции монографии Е. Нахлика уравновешиваются напсихофизическими. Поставив задачу исследовать все горизонтали и вертикали диспозиции "Шевченко-Мицкевич-Пушкин", Е. Нахлик не избегает их личностных, человеческих характеристик. Из раздела "Между телом и духом" явствует, что великие пророки были в то же время и отчаянными гедонистами, не чуравшимися никаких соблазнов жизни. Эротические вирши Пушкина не цитирует только что ленивый. Муза Мицкевича в этом отношении более, а муза Шевченко абсолютно целомудренна. Столь же целомудренно вело себя до сих пор и шевченковедение, обходя стороной плотские увлечения своего героя. Е. Нахлик не убоялся снять и это покрывало:
"И Пушкин и Шевченко были склонны к сексуальным утехам и не упускали случая насладиться ими /┘/ Пушкин по окончании Лицея, а Шевченко после выкупа из крепостнического состояния в приватной жизни руководствовались сугубо языческими идеалами - превыше всего чувственное наслаждение, телесная удовлетворённость." (с. 361)
В монографии каталог любовных увлечений Шевченко представлен впервые - и исчерпывающе. Несостоявшаяся попытка Мицкевича обрести священнический сан также истолкована Е. Нахликом как желание и готовность замолить грехи своей молодости.
В каждой уважающей себя рецензии положено найтись месту замечаниям. Не будем нарушать чистоты жанра и скажем, что продолжением принципиальных достоинств монографии являются столь же огорчительные её недостатки. Читатель буквально утопает в изобилии фактографического материала. Цитат и сносок на каждой странице больше, чем самого авторского текста. Тезис о двуединости, диалогической природе гения повторяется в монографии бесчисленное количество раз. В результате страдает её концептуальная направленность. Автор как бы устраняется от окончательных выводов, предоставляя их читателю.
Что же, сделаем эти выводы сами:
- "Да погибнет нация, но сохранится ее литература", потому что второе ценнее первого, и, может быть, первым-то и является. Народ есть то, что есть его вклад в культурную историю человечества. В бесследно исчезнувших скифах или обитателях острова Пасхи нам интересно только то, что они были создателями поразительного "звериного стиля" и замечательных каменных скульптур. Израиль, ставший лоном одной из трех мировых религиозных цивилизаций, - это прежде всего тридцать девять книг Моисея и пророков.
Пушкин, Мицкевич и Шевченко как раз и являются такими гарантами вечной прописанности своих народов на скрижалях мировой истории. Книга Е. Нахлика свидетельствует это ещё раз.
|
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ