|
22.02.2004
12:16 |
О Достоевском. В последний раз. Ваш покорный слуга защитил по Достоевскому две диссертации, написал книгу и гору статей, но по сей день продолжает оставаться у подножия той нравственно-психологической Голгофы, на которой Достоевский провел всю жизнь. Достоевский сам достоин стать героем великого романа, и если он до сих пор не написан, то это свидетельствует не о равнодушии, а о беспомощности художественно-литературной мысли, неспособной войти в мятущийся, сюрреалистический мир Достоевского. ⌠Достоевский √ но в меру■ назвал Томас Манн своё эссе о Достоевском.
Кто знает, возможно, общепризнаный мэтр западной культуры был прав. ⌠Широк, слишком широк человек. Я бы сузил■. Эти слова Дмитрия Карамазова Достоевский мог бы отнести к самому себе. Впрочем, однажы в личном письме он это сделал: ⌠А хуже всего то, что натура моя подлая и слишком страстная, везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил■.
Как тебе это признание, читатель?
Но действительно: начав свою жизнь приговоренным к смертной казни государственным преступником, Достоевский завершает её духовным наставником царской семьи.
Из таких же крайностей состоит вся его биография. Чего, например, стоит его безумная страсть к Апполинарии Сусловой - ⌠женщине- inferno■, как Достоевский сам ее называл, или такие же безумные проигрыши в рулетку, оставлявшие его без гроша в чужой стране. Или ⌠священная болезнь■, открывавшая ему запредельные состояния человеческого ⌠я■.
⌠Достоевский: кладбище, объятое пожаром - не нахожу другого сравнения■ (Марк Алданов);
⌠Самый необычайный из всех типов русской интеллигенции, человек из подполья, с губами, искривленными как-будто вечной судорогой злости, с глазами, полными любви новой, еще неведомой миру/.../, с тяжелым взглядом эпилептика, бывший петрашевец и каторжник/.../, противоестественная смесь реакционера и террориста, полубесноватый-полусвятой, Федор Михайлович Достоевский■ (Дмитрий Мережковский);
Но начинал Достоевский автором поэтичных и целомудренных ⌠Бедных людей■. Никому не известный 24-летний выпускник Военно-Инженерного училища написал повесть, за который его провозгласили едва ли не новым литературным мессией. ⌠Новый Гоголь родился!■ - ворвались однажды в кабинет к Белинскому Григорович и Некрасов, потрясая рукописью повести. ⌠У вас Гоголи-то, как грибы, растут■, - строго заметил Виссарион Белинский, но уже наутро потребовал доставить автора пред его очи. Трепещущий дебютант явился - и удостоился от ⌠неистового Виссариона■ похвал, каким позавидовал бы сам Гоголь.
Чтобы объяснить эти восторги, нужно войти в общественно-литературную ситуацию России начала 19-го века. Тогда на российском Парнасе происходили настоящие бои между писателями-дворянами и писателями-разночинцами. Первые ядовито называли вторых ⌠кухаркиными детьми■, а вторые первых - ⌠парнасскими помещиками■. Появление на художественных страницах мелких чиновников, провинциальных обывателей, ремесленников было встречено в штыки ревнителями парнасской чистоты. Избранные патриции и аристократы духа вдруг оказались потесненными из ухоженных садов российской словесности социальными изгоями, плебеями, ⌠маленькими людьми■. Кристаллизуя эту ситуацию, Белинский провозгласил противостояние ⌠пушкинского■ и ⌠гоголевского■ направления в русской литературе и прилагал сизифовы усилия к тому, чтобы это ⌠гоголевское■ направление состоялось. ⌠Бедные люди■ Достоевского свидетельствовали о своей принадлежности к этому направлению уже самим своим названием. Отсюда и вдохновляющие комплименты Белинского.
Но затем его отношение к Достоевскому резко меняется. Достоевский пишет повесть ⌠Двойник■, где разрушает им же созданный образ ⌠маленького человека■. С одной стороны, герой ⌠Двойника■ - единоутробный брат героя ⌠Бедных людей■. Оба они обитатели социальных низов, оба бесправны, нищи и несчастны. Но Голядкин является прямой противоположностью добрейшему и безропотному Макару Девушкину. Голядкин завистлив и зол, исполнен неутоленного тщеславия, жаждой пробиться в ряды сильных мира сего. Подвергнув внутренний мир ⌠маленького человека■ пристрастной перепроверке, Достоевский обнаружил там много такого, что не соответствовало литературному мифу. Кротость и благородство, которые ⌠маленькие люди■, по саркастическому замечанию Чернышевского, обязаны были излучать под сострадательно-гуманистическим взглядом литературы, переплетены в характере Голядкина с качествами иного, противоположного рода. С решимостью, которой Достоевскому никогда не нужно было занимать, он доводит честолюбивые аспирации Голядкина до сумасшедствия, маниакального бреда. Русская литература уже касалась психопатологических крайностей подобного рода, причем именно в лице Гоголя, ближайшего предшественника Достоевского. Однако, если гоголевский Поприщин даже в своем безумии остается жертвой обстоятельств и поэтому объектом авторского сочувствия, то содержание галлюцинаций Голядкина вряд ли способно вызвать к нему сострадание.
Разгром, учиненный Белинским ⌠Двойнику■, поверг начинающего писателя в отчаяние. Он начинает искать иных возможностей для реализации своего ⌠я■ и находит их в рядах революционно-террористической организации Петрашевского, ставившей своей целью физическое устранение царской семьи. Заговор был разоблачен, а Достоевский оказался в числе восьми заговорщиков, приговоренных к публичной казни. На приговоренных были уже надеты смертные балахоны и маски. Но в последнюю минуту перед взведенными ружьями расстрельной команды появился фельдъегерь Царского дворца. Он зачитал приказ о замене смертной казни на 8-летнюю каторгу.
Оказавшись на долгие годы среди извергов рода человеческого, насильников и убийц, Достоевский аккумулировал свой каторжный опыт в ⌠Записках из Мертвого дома■. ⌠Записки■ потрясли всю читающую Россию. Достоевский вновь оказался в центре сенсационного внимания. Через некоторое время он пишет самый знаменитый свой роман: ⌠Преступление и наказание■. Бывший заговорщик и экстремист создаёт произведение, где убийство одного-единственного человека приравнивается к смертному греху.
Затем появляются ⌠Подросток■, ⌠Идиот■, ⌠Бесы■ и, наконец, могучий диптих ⌠Братьев Карамазовых■. Вкупе с ⌠Преступлением и наказанием■ они составляют своего рода Русское Пятикнижие. Оно проникнуто религиозным чувством, но не только: вчерашний интернационалист и фурьерист позиционирует себя в нём, как носитель ортодоксальной ⌠русской идеи■. Он предаёт анафеме революционные увлечения своей молодости, становится одним из идеологов русского ⌠почвенничества■ и предрекает гибель гедонической цивилизации Запада.
В итоге на бывшего каторжника обращают благосклонное внимание высшие чины России. Обер-прокурор царского Синода Победоносцев ведёт с ним задушевные беседы, а над ⌠Записками из Мертвого дома■ рыдают члены царской семьи. Вчерашние литературные друзья Достоевского отрекаются от изменившего им кумира. Но и Достоевский идет в своей новой вере до конца. В романе ⌠Идиот■ он создаёт образ ⌠русского Христа■.
Остановимся на этом образе подробнее .
Русская литература 19-го века, вошедшая во все учебники мира, как литература критического реализма, вообще не предполагала положительного, а тем более идеального героя. Достоевский отважно переступил этот канон, написав роман об абсолютно идеальной личности. Но почему роман носит такое эпатирующее, невозможное название: ⌠Идиот■? Опыт показывает, однако, что гениальные художники и в своих названиях безошибочны и гениальны. Если попытаться найти для романа столь же емкое, но более нейтральное название (⌠Князь Мышкин■; ⌠Князь Мышкин и другие■), как сразу же обнаружится исчезновение некоторого полемического обертона, развивающегося в романе до грандиозной мировоззренческой предпосылки. Князь Мышкин у Достоевского ⌠идиот■, Соня Мармеладова и Лизавета из ⌠Преступления и наказания■ - ⌠юродивые■, Макар Долгорукий из ⌠Подростка■ - ⌠блаженный■, но именно в них реализован нравственный идеал писателя. ⌠Идиоты■ и ⌠идеалы■ у Достоевского отнюдь не противопоставлены друг другу. ⌠Идиотская■ правда Мышкина представляется таковой лишь его прагматическому окружению. ⌠Чудаки■, ⌠блаженные■, ⌠юродивые■, ⌠отверженные■, ⌠нищие духом■ становятся на страницах позднего Достоевского не исключением, но определенным и беспрерывно воспроизводимым библейским архетипом.
Князь Мышкин √ эпилептик. Но его уникальность заключается в том, что он и в обычном, ⌠нормальном■ состоянии продолжает воспринимать мир тем сверхсознанием, которое открывается ему в предэпилептическом ⌠моменте истины■. Достоевский вкладывает в уста своего героя наиболее заветные собственные мысли и воспоминания: например, о страшных минутах ожидания смертной казни; об ощущении, возникшем у писателя перед полотном Ганса Гольбейна ⌠Снятие с креста■ (⌠от такой картины может вера пропасть■). Рассуждения князя о России, Европе, православии, католичестве - это также мысли самого Достоевского. Об этом упоминается практически в каждой работе, посвященной роману, но никак не комментируется тот факт, что именно Мышкину Достоевский доверил подробнейшее описание своего ⌠священного■ недуга. ⌠Удесятеренное сознание■, ⌠высшее бытие■, ⌠времени больше не будет■ √ вот ключевые слова этого монолога-описания и одновремено признаки особенного, надсознательного и внеразумного мироощущения. Его невозможно пережить простому смертному, оно дано в Апокалипсисе, самой загадочной книге Нового Завета, являющейся попыткой выразить в языке внеязыковое содержание мира. Мышкин-Достоевский задается вопросом, считать ли свои эпилептические озарения аномалией, бредом и утверждается в противоположном: именно они являются высшим, недоступным простому смертному проявлением душевного здоровья.
Изобразив в ⌠Идиоте■ нравственный абсолют и идеал, Достоевский переходит в ⌠Братьях Карамазовых■ к изображению противоположных полюсов человеческой натуры. Термин ⌠карамазовщина■ знаком даже тому, кто не особенно сведущ в Достоевском. Что такое ⌠карамазовщина■? Это наиболее консервативная инстанция человеческого сознания, когда оно совершенно не отъединено еще от природы. То, что представлялось Льву Толстому залогом нравственной гармонии, у Достоевского выглядит вредоносной атавистической зависимостью, мешающей человеку выделаться в Человека. Если подходить строго, то микроб карамазовщины сидит почти в каждом герое Достоевского, и каждый раз он выражается в бессмысленном скандале, кощунстве, импульсивной жестокости, а в кошмарных снах героев Достоевского предстает в виде какой-то паучихи, поедающей в приступе сладострастия своего самца. ⌠Эрос■ у Достоевского всегда отталкивающ, как, например, влечение-ненависть Рогожина к Настасье Филипповне, где ⌠эрос■ осуществляется через ⌠танатос■, смерть.
Так у Достоевского постепенно формируется очередная антропологическая константа: непосредственно-природное начало в человеке - это его нравственный минус.
Этот вывод озвучен жизненным опытом самого Достоевского. ⌠Страстная и подлая натура■ - это не мы сказали. Это он сам о себе сказал.
┘В данном очерке мы не коснулись и десятой части явления, имя которому ⌠Достоевский■. Тем не менее, даём читателю ⌠Русского переплета■ слово, что пишем о Достоевском в последний раз. ⌠Достоевский √ но в меру■.
|
ЕРДИТЫЕ
АЗЯТ