Русский переплет - литературный интернет-журнал

Тургенев: русский ответ откладывается

(Культурно-исторические типы Запада и Россия)

Тургенева, по сложившейся традиции, принято считать гениальным рассказчиком, тонким повествователем и, немного в меньшей степени, выдающимся романистом. В первую же очередь Тургенев, разумеется - поэт. И не потому вовсе, что написал ряд стихотворений (рифмованных и в прозе), а по общему пафосу своего творчества. Однако за признанным пластическим мастерством творца <Записок охотника> и <Отцов и детей>, по обыкновению остаётся неоценённым в должной мере наследие Тургенева-критика, Тургенева - исследователя и толкователя основных культурно-исторических типов человечества (наметившего некоторые из них задолго до Н. Я. Данилевского и уж тем более О. Шпенглера). Об этом - не мешало бы поподробнее

Торжество богооставленности

Известно, что Тургенев был западником (в XIX-м веке это отнюдь не всегда означало быть русофобом, в отличие от ХХ-го и XXI-го). Поэтому нет ничего удивительного в том, что именно западная культура, известная писателю до тонкостей и воспринятая им в качестве общечеловеческой, послужила Тургеневу основным материалом для размышлений, как он считал, о человеке вообще. Впрочем, сегодня (особенно на фоне всё более очевидного конфликта цивилизаций) можно уже совершенно отчётливо увидеть, что речь у него ведётся всё-таки о специфически западном человеке.

Итак, в 1857-59 гг. И. С. Тургенев пишет одно из наиболее ёмких и известных своих исследований - статью <Дон-Кихот и Гамлет>, где на примере двух известнейших литературных персонажей изучает два основных, по его мнению, человеческих типа. Точнее будет сказать - два последовательно сменяющих один другой культурно-исторических типа западного человечества. И вот, что интересно.

Несмотря на то, что Дон-Кихот и Гамлет появляются практически одновременно (во всяком случае, их создатели, Сервантес и Шекспир, по странному наитию судеб даже умрут в один день - 26 апреля 1616 года*), представляют они собою не столько разные человеческие типы, сколько разные исторические эпохи в истории Западной Европы.

Дон-Кихот - это католический Юг, залитая солнцем Испания (<дух южного человека опочил на создании Дон-Кихота>); Старый Свет на излёте своего могущества. Сознание Дон-Кихота - ясный вечер; ещё тепло и тихо, но по земле уже змеятся причудливые вечерние тени; в неверном отблеске заходящего солнца многие предметы выглядят уже неправдоподобно и бредущая домой отара овец вполне может сойти за шайку разбойников, а ветряные мельницы - за великанов

Напротив, Гамлет олицетворяет собой протестантский Север (<дух северного человека, дух рефлексии и анализа>); и в первую очередь - это скупая на цвета и запахи островная Англия; сюда кинуты бродильные дрожжи Нового времени; островитяне готовятся прорваться во внешний мир, готовятся к покорению и переделу старого мира; Англия готовится стать Великобританией. По сравнению с мироощущением Дон-Кихота сознание Гамлета - уже сумеречное; и его мало помалу населяют неясные тени и призраки, в каждом шорохе чудятся крысы и соглядатаи. Плата за человеческое самостояние.

Дон-Кихот символизирует уходящий старокатолический мир, Гамлет - смуту (душевную и мировоззренческую), предшествующую становлению нового - протестантско-капиталистического.

Кстати, этот <новый мир> впоследствии тоже обретёт своё литературное лицо: в образе Фауста. Причём, Фауст вполне законно станет третьим (то есть завершающим) в череде сменяющих друг друга культурно-исторических типов западного человечества (после Дон-Кихота и Гамлета).

Ничего удивительного, что и сам образ Фауста окажется в поле повышенного внимания молодого Тургенева. Более того, одноимённая статья писателя (датирована 1845 годом), писавшаяся наряду с первыми рассказами <Записок охотника>, будет нести в себе многие мысли и высказывания, которые без сомнения сегодня можно отнести к <программным> для Тургенева.

Однако вернёмся к тем характеристикам, которыми Тургенев сопровождает Дон-Кихота и Гамлета (а ранее - Фауста). Поневоле приходит на ум сравнение одного современного богослова, где представителей основных христианских конфессий он делит на тех, кто сопровождал Христа до Голгофы и остался стоять возле креста (православные); тех, кто устал стоять и, отойдя немного в сторону, присел на лавки (католики); и тех, кто спустился в город, купил участки земли с видом на Голгофу и открыл там магазины (протестанты).

На примере выделенных Тургеневым культурно-исторических типов совершенно очевидно это удаление западного человечества от света невечернего - Солнца-Христа! И если в закатном свете католичества ещё одинаково оживают небесно-голубые мадонны Джотто и уродливые химеры Notre Dame de Paris (также как в раздвоенном сознании Дон-Кихота одновременно уживаются всесовершенная Дульсинея и <грубая и грязная мужичка>, реальная возлюбленная несчастного идальго); если в сумерках протестантизма, хотя и отравленный скепсисом и критицизмом, Гамлет всё ещё сомневается to be or not be и от явного безбожия его удерживает <боязнь страны, откуда ни один не возвращался>; то Фауст в своей преобразовательной деятельности (окончательное покорение природы, торжество человеческого самостояния) уже откровенно заключает союз с дьяволом против Бога, и сгустившиеся сумерки сектантства завершаются всеевропейской Вальпургиевой ночью с финальным гала-концертом на Брокене (Лысой горе).

Таким образом, на примере трёх культурно-исторических типов (обобщённых в литературных персонажах и выделенных Тургеневым) несложно проследить путь западного человечества от увядающего половинчатого христианства (католичество, Дон-Кихот) - через сомневающееся, критическое сектантство (протестантизм, Гамлет) - к торжеству богоборческого капитализма и неоязычеству Фауста!

Тем не менее, Тургенев сам понимал очевидный западоцентризм и односторонность данной картины мира, и свои надежды на <русский ответ> гамлетам и фаустам европейской истории сформулировал в собственной Пушкинской речи (1880 г.), к сожалению, гораздо менее известной, чем речь Достоевского. Но об этом - позже, а сейчас о не менее важном.

<Стерильное православие>

В последнее время, как только не пытаются <подстегнуть> и <ободрить>, сиречь <осовременить> явно дряхлеющую отечественную филологическую мысль. Разговоры об <амбивалентности> стали неприличны даже на провинциальных кафедрах. Среди немногих сильнодействующих инъекций, заметно ожививших содержательное поле новейших литературных изысканий, первое место по праву принадлежит новому (т. е. разумеется, <старому>, <возрождённому>, <дореволюционному> и т. д.) <христиански-православному взгляду> на проблематику, образный строй и другие <аспекты> литературных произведений классики и современности.

Имена Розанова, Страхова, Ильина в трудах новообращённых филологов мелькают сегодня столь же часто, как во время оно - имена Маркса и Энгельса. И едва ли не по сходным причинам. Во всяком случае, Православие сделалось сегодня в филологии такой же неотъемлемой частью <истеблишмента>, как и в политике.

Тем не менее, мне кажется, что Православие Достоевского, выстраданное на каторге и очищенное мытарствами в петербургских трущобах, несколько отличается от <стерильного православия> большинства современных исследователей, получивших его <целиком и сразу> с библиотечных полок. Главное, не перепутать слова Христа <блаженны вы, егда поносят вас и ижденут имени моего ради> с новоявленным <респектабельным мировоззрением>, гарантирующим безбедный достаток и необременительную совесть. В том числе <научную>, увешанную орденами <за многолетнее и непорочное стояние в Вере (Православии, Самодержавии, Народности> - нужное подчеркнуть).

К сожалению, ситуация <разрухи в головах>, описанная Булгаковым более семидесяти лет назад, не только не преодолевается, но и, по всей видимости, ещё больше усиливается. В том числе - стараниями таких вот <православных> радетелей, беззастенчиво засоряющих современное культурное поле полуцерковным <терминологическим мусором> собственного извода. Среди многочисленных <метаной> и <синергий> недавно мне попалась и <соборная личность>. На роль оной претендовал то ли неисстребимый Платон Каратаев, то ли кто-то ещё из прославленных <малых сих> Великой русской литературы. И претендовал совершенно напрасно.

Соборная личность

Чтобы понять это, вернёмся к Пушкинской речи Тургенева. Пожалуй, самый важный вопрос (опуская многие очень точные, а порой и бесценные наблюдения о характере поэзии Пушкина и русской поэзии вообще), которым задаётся в своём выступлении Тургенев - это вопрос о том, <можем ли мы по праву назвать Пушкина национальным поэтом в смысле всемирного (эти два выражения часто совпадают), как мы называем Шекспира, Гёте, Гомера?> Понятно, что Тургенев вопрошает об этом, в первую очередь подразумевая создание одного великого литературного образа, который наиболее полно воплотил бы в себе тот или иной культурно-исторический и цивилизационный тип (в нашем случае русский) и был бы всемирно признан в качестве такового. Примеры Одиссея (героический период Древней Эллады), Гамлета (реформация и религиозное брожение Северной Европы) или Фауста (попахивающая серой пробирка Нового времени), что называется, очевидны.

И что же? Ссылаясь на то, что <Пушкин не мог всего сделать и что ему одному пришлось исполнить две работы, в других странах разделённые целым столетием и более, а именно: установить язык и создать литературу>, Тургенев неутешительно подытоживает: <быть может, явится новый, ещё неведомый избранник, который превзойдёт своего учителя - и заслужит вполне название национально-всемирного поэта, которое мы не решаемся дать Пушкину>.

Неутешителен же вывод Тургенева (о будущем <избраннике>) потому, что сделан он в 1880 году. То есть ко времени, когда уже создана вся классическая составляющая Великой русской литературы - от <Бориса Годунова> до <Братьев Карамазовых> включительно. Стало быть, ни Петруша Гринёв с Онегиным, ни Тарас Бульба с Чичиковым, ни Обломов с праведниками Лескова, ни Раскольников с Алёшей Карамазовым, ни Пьер Безухов с Платоном Каратаевым не выразили с исчерпывающей полнотой русский культурно-исторический тип XIX века. Однако и последующие: ни Анна Каренина (упаси Боже!), ни сёстры и чёрные монахи Чехова, ни челкаши и климы самгины Горького, ни Григорий Мелехов, ни другие персонажи Великой русской литературы ХХ века вплоть до Ивана Денисыча с Иваном Африканычем не дали такого обобщающего образа русского человека, который был бы сопоставим с Гамлетом или Фаустом (а именно этого ожидал Тургенев). И если время от времени недобросовестные интерпретаторы (русофобы) и пытаются увидеть всех русских обломовыми или же, напротив, капитанами тушиными (это уже героизаторы), то всё равно - ничего кроме натяжки не выходит.

Хотя и безо всякой натяжки для всего мыслящего человечества уже давно очевидно, что Достоевский и Толстой - поэты всемирно-исторические, стоящие в одном ряду с Гомером, Гёте и Шекспиром. А вот гамлетов русских всё нет как нет!

Здесь, как мне кажется, происходит методологическая ошибка, и мы уже на протяжении двух веков ищем чёрную кошку в тёмной комнате, смутно догадываясь, что её вообще там нет.

Дело в том, что сам характер Русской цивилизации (православно-общинной, как мы понимаем) в корне отличается от последовательной культурной преемственности цивилизации Западноевропейской (в вульгаризированном виде - Североамериканской) от Античности с её установкой на индивидуализм и, как следствие, героизм в качестве высшего проявления индивидуализма. Так у них - от Троянской войны сквозь века Римской истории вплоть до Наполеона и Ницше.

Вглядимся же в наших героев (в военном, наиболее отчётливом смысле этого слова), что литературных, что исторических: Александр Невский (<Не в силе Бог, а в правде>), смиренный инок-богатырь Александр Пересвет, капитан Тушин и добродушный богатырь-инок Иван Флягин, флота Российского архистратиг святой праведный Феодор Ушаков, а также <тихие> герои Курочкина и других авторов фронтовой прозы, <тихий> герой Чеченской войны Женя Родионов и его прообраз у Проханова - рядовой Звонарёв, наконец!

Даже в формулировках Суворова (<Господу было угодно даровать русскому воинству победу>) и такого сомнительного <героя> как Емельян Пугачёв (<Господу было угодно покарать Россию чрез моё окаянство>) - совершенно отчётливое осознание себя лишь орудием Божественной воли! То есть ничего <героического> в привычном антично-возрожденческом (Гомер, Шекспир), прометеевско-люцеферианском (Гёте) смысле этого слова. И это - у бунтовщика! Впрочем, важно тут - именно русского бунтовщика

Разумеется, есть в русской классике яркие и убедительные (<сильные>) образы зла (зло всегда более эффектно): от Печорина и Ставрогина до Вронского и булгаковского Воланда включительно. За исключением последнего - это не всегда однозначное зло; с метаниями, колебаниями. Но всегда - нерусскость, чужеродность в народном теле. Следовательно, в качестве русского культурно-исторического типа выступать они тоже не могут.

И здесь самое время вспомнить о <соборной личности>. В полном (и единственном) смысле этого слова Соборной личностью может быть только весь Русский народ, или (что то же самое) - вся полнота Русской Православной Церкви.

То есть каждый человек, род, сословие, народность (малороссы, белороссы, чуваши, мордва), разумеется, сохраняют свою индивидуальность, но в моменты трансисторические, сверхвременные (Божественная Литургия, война, призвание на Царство) выступают в качестве единой Соборной личности. Яркие примеры тому: призвание Рюрика и Романовых; Отечественная и Великая Отечественная война; всенародное прославление Серафима Саровского и Царственных Мучеников.

И необходимостью рассказать себе и миру о том, что является сущностью русского культурно-исторического типа, о Соборной личности - не одном, пускай и напомаженном лампадным маслом и умильно окающем мужичке, а обо всей полноте русского народа (который без Ивана-то Карамазова неполный!) - и вызвана к жизни Великая русская литература. А Русский народ - её главный и единственный, по сути, герой. Не случайно и то, что на такие важнейшие события, как Отечественная и Гражданская** война русская литература откликнулась именно эпосом, где и кутузовы, и каледины (но не только они!) абсолютно равны десяткам и сотням других равнозначных персонажей; в ситуации, когда создаётся портрет Соборной личности Русского народа в переломные моменты его существования.

Следовательно, все надежды Тургенева, а вслед за ним и целой армии <спецьялистов> на появление русских гамлетов и фаустов оказались тщетными. Тем не менее, Великая русская литература создала и представила миру уникальный русский культурно-исторический тип - Соборную личность Русского народа. Однако, на мой взгляд, о полноте картины говорить ещё рано, так как и о соборной полноте Русского народа в условиях многовекового культурного и религиозного раскола, оглушительного атеизма и вещизма последних десятилетий - говорить тоже не приходится. Поэтому краски на портрете Соборной личности Русского народа, начатом рукою Пушкина и Гоголя, прописанном в глубину Достоевским и Толстым, насыщенном тонами и полутонами русской литературы ХХ века - ещё не просохли, черты лица ещё не застыли. А это значит, что у будущей (и настоящей) русской литературы, точно также как и русской истории, есть совершенно чёткие и неотменимые обязательства перед её великим прошлым: закончить соборный портрет Русского народа и привести его к окончательной, вневременной уже ясности.

* Так у Тургенева

** Мне могут возразить, что же это за проявление соборности - братоубийственная Гражданская война? Однако стоит вспомнить, как соборно призывался (от всех сословий) на Царство Михаил Фёдорович Романов <и всё его потомство на веки вечные> и как соборно же (спустя триста лет) Русский народ (купечество, офицерский корпус, крестьянство, не говоря уже об интеллигенции) отрёкся от последнего Царя, высылая ему депутацию Госдумы, а также телеграммы командующих фронтами с просьбой об отречении. Соборным (т. е. всенародным), как это не горько, может быть не только подвиг, но и грех. И он ждёт такого же - соборного - покаяния.

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

ОБОЗРЕНИЕ
Алексея Шорохова

Президенту Путину о создании Института Истории Русского Народа. |Нас посетило 40 млн. человек | Чем занимались русские 4000 лет назад?

ОБОЗРЕНИЕ Алексея Шорохова

ОБОЗРЕНИЕ
Алексея Шорохова