30.01.2016
00:24

О ЧЕМ В БАНЕ ГОВОРЯТ

07.02.2015
00:55

АНГЕЛЫ РАЗНЫЕ БЫВАЮТ РАЗНЫЕ

18.01.2015
15:29

СТРАШНЫЙ ЗВЕРЬ ЛЕВИАФАН

20.02.2013
23:13

МИТРА-УКРОТИТЕЛЬНИЦА

20.02.2013
23:09

ПОПУТЧИК

20.02.2013
23:05

ЕХАЛ Я ПО АМЕРИКЕ

21.04.2012
18:44

ТОЛЬКО МОЛИТВОЮ И ПОСТОМ

21.04.2012
18:39

ПОСТ СКРИПТУМ

25.02.2012
11:20

ПРОГУЛКА К ПУШКИНУ или (ДВА АЛЕКСАНДРА, ДВА СЕРГЕЕВИЧА)

01.11.2010
18:56

КУДА ПОДЕВАЛИСЬ ЮРОДИЕВЫЕ

Недавно, поднимаясь в редакцию ╚Православие.Ру╩, я увидел на стене фотографии, сделанные отцом Тихоном Шевкуновым в бытность его послушником Псково-Печерской обители. На одной из фотографий были запечатлены мои старые знакомцы: юродивые странники Михаил и Николай. Михаил на две головы ниже своего соседа. В ширину √ такой же, как и в высоту. В жилетке и с цилиндром на голове. Смотрит на нас хитро и весело. Под длинной поддевкой при нормальном торсе скрыты ненормально короткие ноги. Николай √ со склоненной вправо головой, длинными свалявшимися волосами и со взглядом затуманенным и печальным. Тридцать лет назад встретив этот взгляд, я сразу понял: человек, смотрящий на другого человека такими глазами очень далек от мира сего и не надо пытаться его вернуть в суетную лукавую реальность.

В сентябре 1980 года мы с женой приехали в Псково-Печорский монастырь и после литрургии оказались в храме, где отец Адриан отчитывал бесноватых. В ту пору каждый молодой человек, особенно городского обличия и одетый не в поношенное советское одеяние полувековой давности, переступая порог храма, привлекал к себе внимание не только пожилых богомольцев, но и повсюду бдящих строгих дядей, оберегавших советскую молодежь от религиозного дурмана.

Внимание к нашим персонам мы почувствовали еще у монастырских ворот: человек с хорошо поставленным глазом просветил нас насквозь и все про нас понял. Строгие взгляды я постоянно ловил и во время службы, но во время отчитки несколько пар глаз смотрело на нас уже не просто строго, а с нескрываемой ненавистью. Были ли это бедолаги-бесноватые, или бойцы невидимого фронта √ не знаю, да теперь это и неважно. Скорее всего, некоторые представляли оба департамента. Я был вольным художником, и посещение храмов могло лишь укрепить начальство в уверенности в моей полной непригодности, в деле построения светлого будущего. А вот жена преподавала в институте и могла лишиться места. Так что мысли мои были далеки от молитвенного настроя. Мир, в который мы попали, был, мягко говоря, странным для молодых людей, не так давно получивших высшее образование, сильно замешенное на атеизме. На амвоне стоял пожилой священник с всклокоченной бородой и в старых очках с веревками вместо дужек. Он монотонно, запинаясь и шепелявя, читал странные тексты. Я не мог разобрать и сотой доли, но люди, столпившиеся у амвона, видимо, прекрасно их понимали. Время от времени в разных концах храма начинали лаять, кукарекать, рычать, кричать дурными голосами. Некоторые выдавали целые речевки: ╚У, Адриан-Адрианище, не жги, не жги так сильно. Все нутро прожег. Погоди, я до тебя доберусь!╩ Звучали страшные угрозы: убить, разорвать, зажарить живьем. Я стал рассматривать лица этих людей. Лица, как лица. До определенной поры ничего особенного. Один пожилой мужчина изрядно смахивал на нашего знаменитого профессора √ знатока семи европейских языков. Стоял он со спокойным лицом, сосредоточено вслушиваясь в слова молитвы, и вдруг, услыхав что-то сакраментальное, начинал судорожно дергаться, мотать головой и хныкать, как ребенок от сильной боли. Рядом со мной стояла женщина в фуфайке с серым пуховом платком, надвинутом до бровей. Она тоже была спокойна до определенного момента. И вдруг, практически одновременно с ╚профессором╩, начинала мелко трястись и издавать какие-то странные звуки. Губы ее были плотно сжаты, и булькающие хрипы шли из глубин ее необъятного организма √ то ли из груди, то ли из чрева. Звуки становились все громче и глуше, потом, словно какая-то сильная пружина лопалась внутри ее √ с минуту что-то механически скрежетало, а глаза ее стали вспыхивать зеленым недобрым светом. Мне казалось, что я брежу: человеческий организм не может производить ничего подобного. Это ведь не компьюторная графика, а я не на сеансе гилливудского фильма ужасов. Но через полчаса пребывания в этой чудной кампании мне уже стало казаться, что я окружен нашими милыми советскими гражданами, сбросившими маски, переставшими играть в построение коммунизма и стучать друг на друга. Все происходившее вокруг меня было неожиданно открывшейся моделью нашей жизни с концентрированным выражением болезненного бреда и беснования. Так выглядит народ, воюющий со своим Создателем. Но люди, пришедшие в этот храм, кричавшие и корчившиеся во время чтения Евангелия и заклинательных молитв, отличались от тех, кто остался за стенами храма, лишь тем, что перестали притворяться, осознали свое окаянство и обратились за помощью к Богу. .. Когда отчитка закончилась, мне захотелось поскорее выбраться из монастыря, добраться до какой-нибудь столовой, поесть и отправиться в обратный путь. Но случилось иначе. К нам подошел Николка. Я заприметил его еще на службе. Был он одет в тяжеленное драповое пальто до пят, хотя было не менее пятнадцати градусов тепла. √ ╚Пойдем, помолимся╩, - тихо проговорил он, глядя куда-то вбок. √ -Так уж помолились, - пробормотал я, не совсем уверенный, в том, что он обращался ко мне. √ Надо еще тебе помолиться. И жене твоей. Тут часовенка рядом. Пойдем. Он звучал так жалобно, будто от моего согласия или несогласия зависела его жизнь. Я посмотрел на жену. Она тоже устала и еле держалась на ногах. Николка посмотрел ей в глаза и снова тихо промолвил: ╚Пойдем, помолимся╩.

Уверенный в том, что мы последуем за ним, он повернулся и медленно пошел в гору по брусчатке, казавшейся отполированной после ночного дождя. Почти всю дорогу мы шли молча. Я узнал, что его зовут Николаем. Нам же не пришлось представляться. Он слыхал, как мы обращались друг ко другу и несколько раз назвал нас по имени. Шли довольно долго. Обогнули справа монастырские стены, спустились в овраг, миновали целую улицу небольших домиков с полисадниками и огородами, зашли в сосновую рощу, где и оказалась часовенка. Николка достал из кармана несколько свечей, молитвослов и акафистник. Затеплив свечи, он стал втыкать их в небольшой выступ в стене и тихим жалобным голосом запел ╚Царю Небесный╩. Мы стояли молча, поскольку кроме ╚Отче наш╩ ╚Богородицы╩ и ╚Верую╩ никаких молитв не знали. Николка же постоянно оглядывался и кивками головы приглашал нас подпевать. Поняв, что от нас песенного толку не добьешься, он продолжил свое жалобное пение, тихонько покачиваясь всем телом из стороны в сторону. Голова его, казалось, при этом качалась автономно от тела. Он склонял ее к правому плечу, замысловато поводя подбородком влево и вверх. Замерев на несколько секунд, он отправлял голову в обратном направлении. Волосы на этой голове были не просто нечесаными. Вместо них был огромный колтун свалявшийся до состояния рыжего валенка. (Впоследствии я узнал о том, что у милиционеров, постоянно задерживавших Николку за бродяжничество, всегда были большие проблемы с его прической. Его колтун даже кровельные ножницы не брали. Приходилось его отрубать с помощью топора, а потом кое-как соскребать оставшееся и брить наголо). Разглядывая Николкину фигуру, я никак не мог сосредоточиться на словах молитвы. Хотелось спать, есть. Ноги затекли. Я злился на себя за то, что согласился пойти с ним. Но уж очень не хотелось обижать блаженного. И потом, мне казалось, что встреча эта не случайна. Я вспоминал житийные истории о том, как сам Господь являлся под видом убогого страдальца, чтобы испытать веру человека и его готовность послужить ближнему. Жена моя переминалась с ноги на ногу, но насколько я мог понять, старалась молиться вместе с нашим новым знакомцем. Начал он с ╚Покаянного канона╩. Когда стал молиться о своих близких, назвал наши имена и спросил, как зовут нашего сына, родителей и всех, кто нам дорог и о ком мы обычно молимся. Потом он попросил мою жену написать все эти имена для его синодика. Она написала их на вырванном из моего блокнота листе. Я облегченно вздохнул, полагая, что моление закончилось. Но не тут-то было. Николка взял листок с именами наших близких и тихо протяжно затянул: ╚Господу помолимся!╩. Потом последовал акафист ╚Иисусу Сладчайшему╩, затем Богородице, потом Николаю Угоднику. После этого он достал из нагрудного кармана пальто толстенную книгу с именами тех, о ком постоянно молился. Листок с нашими именами он вложил в этот фолиант, прочитав его в первую очередь. Закончив моление, он сделал три земных поклона, медленно и торжественно осеняя себя крестным знамением. Несколько минут стоял неподвижно, перестав раскачиваться и что-то тихонько шепча, потом повернулся к нам и, глядя поверх наших голов на собиравшиеся мрачные тучи, стал говорить. Говорил он медленно, и как бы стесняясь своего недостоинства, дерзнувшего говорить о Боге. Но речь его была правильной и вполне разумной. Суть его проповеди сводилась к тому, чтобы мы поскорее расстались с привычными радостями и заблуждениями, полюбили бы Церковь и поняли, что Церковь √ это место, где происходит настоящая жизнь, где присутствует живой Бог, с которым любой советский недотепа может общаться непосредственно и постоянно. А еще, чтобы мы перестали думать о деньгах и проблемах. Господь дает все необходимое для жизни бесплатно. Нужно только просить с верой и быть за все благодарными. А чтобы получить исцеление для болящих близких, нужно изрядно потрудиться и никогда не оставлять молитвы. Закончив, он посмотрел нам прямо в глаза: сначала моей жене, а потом мне. Это был удивительный взгляд, пронизывающий насквозь. Я понял, что он все видит. В своей короткой проповеди он помянул все наши проблемы и в рассуждении на, так называемые, ╚общие темы╩ дал нам совершенно конкретные советы √ именно те, которые были нам нужны. Взгляд его говорил: ╚Ну что, вразумил я вас? Все поняли? Похоже, не все╩ Больше я никогда не встречал его прямого взгляда. А встречал я Николку потом часто: и в Троице-Сергиевой Лавре, и в Тбилиси, и в Киеве, и в Москве и на Новом Афоне, и в питерских храмах на престольных праздниках. Я всегда подходил к нему, здоровался и давал денежку. Он брал, кивал без слов и никогда не смотрел в глаза. Я не был уверен, что он помнит меня. Но это не так. Михаил, с которым он постоянно странствовал, узнавал меня и завидев издалека кричал, махал головой и руками, приглашая подойти. Он знал, что я работаю в документальном кино, но общался мной, как со своим братом-странником. Возможно, принимал меня за бродягу-хипаря, заглядывающего в храмы. Таких хипарей было немало, особенно на юге. Он всегда радостно спрашивал, куда я направляюсь, рассказывал о своих перемещениях по православному пространству, сообщал о престольных праздниках в окрестных храмах, на которых побывал и на которые еще только собирался. Если мы встречались в Сочи или на Новом Афоне, то рассказывал о маршруте на обратном пути на север. Пока мы обменивались впечатлениями и рассказывали о том, что произошло со дня нашей последней встречи, Николка стоял, склонив голову на бок, глядя куда-то вдаль, или запрокинув голову устремлял взор в небо. Он, в отличие от Михаила, никогда меня ни о чем не спрашивал и в наших беседах не принимал участия. На мои вопросы отвечал односложно и, как правило, непонятно. Мне казалось, что он обижен на меня за то, что я плохо исполняю его заветы, данные им в день нашего знакомства. Он столько времени уделил нам, выбрал нас из толпы, сделал соучастниками его молитвенного подвига, понял, что нам необходимо вразумление, надеялся, что мы вразумимся и начнем жить праведной жизнью, оставив светскую суету. А тут такая теплохладность. И о чем говорить с тем, кто не оправдал его надежд!? Когда я однажды спросил его, ╚молится ли он о нас, и вписал ли нас в свой синодик?╩, он промяукал что-то в ответ и, запрокинув голову, уставился в небо.

Он никогда не выказывал нетерпения. К Михаилу всегда после службы подбегала целая толпа богомолок и подолгу атаковала просьбами помолиться о них и дать духовный совет. Его называли ╚отцом╩ Михаилом, просили благословения, и он благословлял, осеняя просивших крестным знамением, яко подобает священнику. Поговаривали, что он тайный архимандрит, но поверить в это было сложно. Ходил он, опираясь на толстую суковатую палку, которая расщеплялась пополам и превращалась в складной стульчик. На этом стульчике он сидел во время службы и принимая народ божий в ограде храмов. Я заметил, что священники, глядя на толпу, окружавшую его и Николку, досадовали. Иногда их выпроваживали за ограду, но иногда приглашали на трапезу. Во время бесед отца Михаила с народом Николке подавали милостыню. Принимая бумажную денежку, он медленно кивал головой и равнодушно раскачивался, получая же копеечку, истово крестился, запрокинув голову вверх, а потом падал лицом на землю и что-то долго шептал, выпрашивая у Господа сугубой милости для одарившей его ╚вдовицы за ее две лепты╩. В Петербурге их забирала к себе на ночлег одна экзальтированная женщина. Она ходила в черном одеянии, но монахиней не была. Говорят, что она сейчас постриглась и живет заграницей. Мне очень хотелось как-нибудь попасть к ней в гости и пообщаться с отцом Михаилом и Николкой поосновательнее. Все наши беседы были недолгими, и ни о чем, кроме паломнических маршрутов и каких-то малозначимых событиях мы не говорили. Но напроситься к даме, приватизировавшей Михаила и Николку, я так и не решился. Она очень бурно отбивала их от почитательниц, громко объявляла, что ╚ждет машина, и отец Михаил устал╩ Услыхав про машину, отец Михаил бодро устремлялся, переваливаясь с боку на бок, за своей спасительницей, энергично помогая себе своим складным стульчиком. Вдогонку ему неслось со всех сторон: ╚Отец Михаил, помолитесь обо мне!╩. ╚Ладно, помолюсь. О всех молюсь. Будьте здоровы и мое почтение╩ - отвечал он, нахлобучивая на голову высокий цилиндр. Не знаю, где он раздобыл это картонное изделие: либо у какого-нибудь театрального бутафора или же сделал сам. Картина прохода Михаила с Николкой под предводительством энергичной дамы сквозь строй богомолок была довольно комичной. Представьте: Николка со своим колтуном в пальто до пят и карлик в жилетке с цилиндром на голове, окруженные морем ╚белых платочков╩. Бабульки семенят, обгоняя друг друга. Вся эта огромная масса колыхаясь и разбиваясь на несколько потоков движется на фоне Троицкого собора, церквей и высоких лаврских стен по мосту через Монастырку, оттесняя и расталкивая опешивших иностранных туристов. Те, очевидно, полагали, что происходят съемки фильма-фантасмагории, в котором герои из восемнадцатого века оказались в центре современного европейского города. Самая замечательная встреча с отцом Михаилом произошла в 1990- ом году. На Успение я пошел в Никольский храм и увидел его в левом приделе. Он сидел на своем неизменном стульчике. Николки с ним не было. ╚Александр, чего я тебя этим летом нигде не встретил?╩- спросил он, глядя на меня снизу вверх хитро и задорно.. √ Да я нынче сподобился в Париже побывать. √ В Париже? Да чего ты там забыл? Там что, православные церкви есть? - Есть. И немало. Даже монастыри есть. И русские, и греческие. √ Да ну┘ И чего тебе наших мало? - Да я не по монастырям ездил, а взял интервью у Великого Князя. √ Какого такого князя? - Владимира Кирилловича √ сына Кирилла Владимировича √ Российского императора в изгнании. - Ух ты. Не слыхал про таких. И чего они там императорствуют? Я стал объяснять ему тонкости закона о престолонаследовании и попросил его молиться о восстановлении в России монархии. И вдруг Михаил ударил себя по коленкам обеими руками и закатился громким смехом. Я никогда не видел его смеющимся. Смеялся он, что называется, навзрыд, всхлипывая и вытирая глаза тыльной стороной ладоней. Я был смущен и даже напуган: ╚Что с вами? Что смешного в том, чтобы в России был царь?╩ - Ну, ты даешь. Царь. Ишь, ты. Ну, насмешил. Царь! - продолжал он смеяться, сокрушенно качая головой. √ Да, что ж в этом смешного? - Да, над кем царствовать?! У нас же одни бандиты да осколки бандитов. И этого убьют.

Недавно я рассказал о том, что хочу написать о знакомых юродивых моему приятелю. Я описал ему Михаила и Николку. √ Да я их помню, - сказал он. √ Они у нас несколько раз были. Ночевали при церкви. Его отец был священником. Сам он ничего толком рассказать о них не мог, но обещал отвезти к своему отцу. К сожалению, и отец его не смог вспомнить какие-нибудь интересные детали. - - - Да, бывали они в нашем храме. Но тогда много юродивых было. Сейчас что-то перевелись.

Любовь русских людей к юродивым понятна. Ко многим сторонам нашей жизни нельзя относиться без юродства. Вот только юродство Христа ради теперь большая редкость. Таких, как Николка и отец Михаил, нынче не встретишь. Многое изменилось в наших храмах. Прежнее большинство бедно одетых людей стало меньшинством. В столичных церквах появились сытые дяди в дорогих костюмах с супругами в собольих шубах. Вчерашние насельники коммунальных квартир вместе с некогда счастливыми обладателями номенклатурных спецпайков выходят из церкви, приветствуют ╚своих╩, перекидываются с ними несколькими фразами и гордо вышагивают к мерседесам последних моделей, чтобы укатить в свои многоэтажные загородные виллы. Я не завидую разбогатевшим людям и желаю им дальнейшего процветания и спасения. Многие из них, вероятно, прекрасные люди и добрые христиане. Вот только, когда я сталкиваюсь на паперти с чьими-то холодными стеклянными глазами, почему-то вспоминаю Николку с его кротким, застенчивым взглядом, словно просящим прощения за то, что он есть такой на белом свете и за то, что ему очень за нас всех стыдно. Где ты, Николка? Жив ли?

 

01.11.2010
18:53

ЗДЕСЬ СЛУЖИЛ ОТЕЦ СЕРАФИМ ТЯПОЧКИН

03.03.2010
20:10

ТАМ, ГДЕ ЧУЖИЕ СТАНОВЯТСЯ БЛИЗКИМИ

20.07.2009
19:41

Искушение. Одиссея Кесовых.

12.05.2009
11:14

ИСКУШЕНИЕ

25.11.2008
16:37

НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О ФЕСТИВАЛЕ РАДОНЕЖ

28.01.2008
15:52

Катком по Ангелу

04.01.2008
17:43

Немного воспоминаний (как я стал верующим)

14.09.2007
11:54

АД ДОСТОИН ПОСМЕЯНИЯ

22.03.2007
18:02

ВОИН ХРИСТОВ АНТОН ДЕНИКИН

15.01.2007
17:43

Скорбеть не будем