Искания и Размышления
10 январь 2023г.

Уроки "Чевенгура"

Оригинал находится на сайте Платновского центра.

(Доплатное письмо № 19 от 5.1.2023)

Легко объяснить, чем отличается Платонов от любого другого писателя. В каждом бществе, говорит Толстой в XVI главе трактата об искусстве, всегда существует высшее на данное время понимание смысла жизни. Это понимание всегда ясно выражено некоторыми людьми этого общества и более или менее живо чувствуется всеми. Если нам кажется, что такого понимания нет, то это не потому, что его нет, а потому, что мы живем жизнью, противоположной этому пониманию. В "Чевенгуре" лесничий говорит сыну: решающие жизнь истины существуют тайно в дешевых книгах самых последних, нечитаемых и забытых сочинителей. После революции 1905 года появилась возможность, и был издан Чаадаев, запрещенные ранее тексты Толстого и "Записка" Гагарина (Николая Фëдорова) тиражом 480 экз., "не для продажи". И Платонов был единственным, кто их прочитал. Ведь что такое "Чевенгур"? Это беседы Платонова с Чаадаевым, Толстым и Гагариным о коммунизме.
      Все началось с Чаадаева. Тот был убежден в победе социализма. Потому что его противники - не правы. Но не это было главное. В первом из написанных им философических писем (когда его читал Платонов, оно было третьим, сейчас оно считается седьмым) он приходит к убеждению, что когда-нибудь наступит момент, и человеческий разум "вынужден будет при всяком своем действии как бы потрясать всю бесконечную цепь человеческих мыслей на протяжении всех веков". У молодого героя "Чевенгура" это никак не получается, он идет за одной мыслью, потом встречает другую, следует за ней, бросив первую, потом поднимается над обеими и находит новое воодушевление, - и никогда не возвращается домой: не может "на верхних слоях своих размышлений вспомнить, с чего начал, что подстилает снизу его теперешнюю мысль". Вот и Толстой пишет: во время процесса - иногда болезненного прохождения через меня мыслей - я не успеваю их усвоить, этому никогда не бывает конца, дело огромной важности и новизны, а силы слабы и не соответствуют значительности предмета.
      Не понимая, что с этим делать, Платонов принимает кардинальное решение: он вводит старика (Яков Титыч, как бы "отец" Чаадаева), "который оказывается знал все, о чем другие лишь думали или даже не сумели подумать" ("откуда у него получилось это полное знание, сам Яков Титыч не знал")
      Литвин-Молотов говорил Платонову: уберите этого старика, нужного Вам только для облегчения. Он знал Литвина с двадцати лет (Платонов был автором романса "Мы живем под солнцем голубого мая", опубликованного в газете "Красная деревня" в день первого всероссийского коммунистичес­кого субботника и исполненного в концерте главным редактором газеты Г.З.Литвиным-Молотовым). Платонов не последовал его совету. Ни один из них - Чаадаев, Толстой, Гагарин - не был ничьим учеником, каждый высвечивал другие наборы фактов и менял представление о добре и зле.
      В том же письме Чаадаева: "Но возникает вопрос, сможет ли когда-либо человек на месте того совсем личного, совсем обособленного сознания, которое он в себе находит теперь, приобрести такое общее сознание, которое заставило бы его постоянно чувствовать себя частью великого нравственного целого?" И сам же отвечает: да, без сомнения. И далее: "Подумайте только, наряду с чувством нашей отдельной личности мы носим в сердце чувство связи с родиной, с семьей, с единомышленниками по разделяемым нами убеждениями; чувство это иногда даже более живо, нежели другое; подумайте только, зародыш высшего сознания, несомненно, в нас пребывает, он составляет даже самую сущность нашей природы; теперешнее Я вовсе не вложено в нас каким-то непреложным законом, мы сами внесли его в свою душу; и тогда станет ясно, что все назначение человека состоит в разрушении своего отдельного существования и в замене его существованием совершенно социальным, или безличным". В "Чевенгуре": "его мучила загадка: может ли будущее коммунистическое общество взять у человека самую последнюю и самую драгоценную его неприкосновенность, или нет", и - через сто страниц: "когда-то на него от Сони исходила теплота жизни, и он мог бы заключить себя до смерти в тесноту одного человека, и лишь теперь понимал ту свою несбывшуюся страшную жизнь, в которой он остался бы навсегда, как в обвалившемся доме". Герои "Чевенгура" относились к чтению серьезно "и думали сверх того, что написано в книге, думали глубже книги"
      Я познакомился с Марией Андреевной Платоновой в 1999 году, и во время этой встречи она сказала: никто не знает, какой у "Чевенгура" текст. Сейчас, когда опубликован большой массив текстов "Чевенгура", стало понятно, почему и как жена Платонова скомпоновала именно такой текст (изданный дочерью в 1988 г., и считающийся текстом "Чевенгура"). Не вдаваясь в детали, могу сказать лишь следующее: она существенно изменила сюжет, у нее были личные мотивы. Почти не связанные с проблемой коммунизма. И оправдать ее. Процесс создания "Чевенгура" описан в самом тексте: "она любила, чтобы Саша рисовал, а она указывала, что похоже, а что нет". И "как надо рисовать лучше"
      Считается, что Толстой писал романы, Чехов - рассказы как романы, а Платонов - предложения как романы. И всë это неправда. "Чевенгур": "Карл Маркс глядел со стен, как чуждый саваоф". Это примерно десятая часть предложения. И это - роман. С очень сложным сюжетом, и в котором Толстой и Гагарин, гуляя по Арбату, обсуждают Маркса и марксизм. "Чуждый" - заключает Толстой; "саваоф", дополняет Гагарин, и - с маленькой буквы. В том же предложении: "ни в книгах, ни в сказках, нигде коммунизм не был записан понятной песней". Это другой роман, и его должен написать Платонов ("его дело один коммунизм"). В том же предложении - плакаты, на них "поезда с ситцем и сукном, едущие в кооперативные деревни" - еще один роман, жуткий (в котором "c ветром промчался воробей и сел на плетень, воскликнув от ужаса")
      Борис Пастернак писал в 1950-м: "вопреки всем видимостям, историческая атмосфера первой половины ХХ века во всем мире - атмосфера толстовская"
      Трудно сказать, что он имел в виду. Возможно, просто вспомнил Цветаеву. В 1937 они ходили по парижской выставке, и та ему сказала: "Толстой был прав кругом". Читала ему стихи: "Пушкинской славы/Жалкий жандарм", и в конце - "Певцеубийца/Царь Николай". Бесстрашие - первое и последнее слово еë сущности.
      Толстой: связь нашей роскоши со страданиями и лишениями людей - слишком очевидна. Какая будет развязка - не знаю. Но дело подходит к ней. Так продолжаться, в таких формах, жизнь не может.
      В "Чевенгуре" стреляется Веловский, последователь Толстого. Веловский видел смысл жизни в общении с людьми и радовался, когда к нему приходил Дванов. Очень любил его "за молодость, за общее обоим убеждение, что мир - человеческий и природный - нуждается в душевном смысле и что этот смысл слабо мерцает в сознании человека - и больше нигде". Кровь из головы Веловского не вышла. Пуля, говорят, осталась в мозгу. Но Дванов думал, что Веловский не стрелял, его сердце замерло от холода или естественно остановилось от очевидной бессмысленности беспрерывно биться. Ему показали револьвер - инструмент настолько старый, что им нельзя добить даже умирающего. Сейчас он в могиле, его дочери танцуют на домашних вечеринках, а Дванов стоит у его беззащитной могилы, осыпаемой последними листьями и семенами бурьяна, и не знает, что там слабо мерцает в сознании. "Что такое душа - жалобное сердце или ум в голове" - мучается в "Чевенгуре" Федор Достоевский.
      А Гагарин говорит Платонову: о сознании мы можем начать говорить после решения задачи воскрешения. Тогда, может быть, что-то узнаем. В "Чевенгуре" Чепурный разъясняет Прокофию: наука только начинается, а чем кончится - неизвестно.
      Чевенгурцы читают книгу про Америку, и там машины описаны живыми, а люди глупыми. Машин много, а дружбы нет. И Захар Павлович сказал: я думаю, так не бывает. Что это всë неправда. Ну да неправда, подтвердил Гопнер, что они хуже нас там, что-ль?
      С другой стороны, удивляется Захар Павлович, сколько я изделий закончил на своем веку, а никогда не видел, чтоб от них накормилась какая-нибудь сирота. И Платонов удивлялся: влияние техники на жизнь людей скорее отрицательно. Из-за ее направленности на интенсификацию уничтожения природных ресурсов. И на атрофирование органов чувств человека (например, на конвейере) по сравнению даже с рабовладельческими временами. Если бы Толстой или Платонов увидели бы девочку, или пожилого господина, или охранника, постоянно тыкающих пальцем в мобильник, они бы расстроились. Платонов: "Это чепуха, что машина дает "сама по себе" прибавочную, "ниоткуда", производительность. Это поверхностно. Машина дает этот фокус, но само введение техники, технологии вводит великие осложнения в жизнь людей" (нам понятный пример: число погибших в афганской войне в десять раз меньше, чем в автокатастрофах за то же время). Захар Павлович: "Сколько в Америке лошадиных сил горят в моторах! А вот людская сила, значит, холодеет от них, видно"
      Платонов учился в университете. Среди каких-то добрых и красивых людей, на отделении физики и математики. И среди чистой глубоко теоретической науки. Он узнал, что количество точек внутри куба или квадрата такое же, как и количество точек, расположенных на одной только его стороне, и ставился вопрос, есть ли множество точек, которое было бы бóльшим, чем число точек натурального ряда (1,2...n...) и меньшим, чем количество точек на прямой. Эта проблема называлась первой проблемой Гильберта. Платонов удивлялся, как можно неизмеримым (точка) измерить измеримое (прямая). А они измеряли. И были даже проблемы в таких измерениях.
      И ещë: единичный опыт (Галилея) обобщался без достаточных к тому оснований, а потом и на всю природу (теория тяготения). Ни характер и погрешности измерений, ни методы обработки экспериментальных данных ни тогда, ни сегодня не дают оснований для таких обобщений. И тем более распространять эти договоренности на газы и жидкости. И он увидел, как затухает, меркнет утомленная еще в предках, в тысячелетиях, жизнь. Чистая глубоко теоретическая наука оказалась посредственной вещью.
      И Платонов переводится на историко-филологический факультет. Что же касается проблемы Гильберта, то работы сначала К.Гëделя, а потом П.Коэна, якобы решившего проблему в 1963-м, показали - как и считал Платонов - что она является следствием аксиоматики, и можно считать, что промежуточной мощности нет, или что она есть, или что их очень много, разных - сколько хочешь. "Ненужное мозговое раздражение". Проблемы глубоко теоретической физики могут возникнуть оттого, что через две точки можно провести только одну прямую, и поэтому статью Платонова на эту тему ("Воронежская коммуна", 1921, №13) не включили в выходящее в ИМЛИ полное собрание сочинений, установив (диссертация!), что ранний период творчества Платонова не представляет "общеэстетического интереса". Платонов считал его самым важным, главным.
      Мы не будем касаться здесь проблем историко-филологического образования (Платонов: "крапленая колода карт"), они подробно изложены в трактате Толстого. Платонов решил не разбазаривать своих сил и переходит в железнодорожный политехникум, становится электротех­ником (одновременно участвуя в гражданской войне, в железнодорожных войсках) и все силы отдает "мучительно срочному делу" - мелиорации, гидрофикации, где настоящая наука всегда присутствует; и стараясь помнить, что "добыча хлеба, сельское хозяйство недолго останется главной целью людей"
      Корреспондент "Правды" Виктор Шкловский летел на самолете Авиахима "Лицом к деревне". У "Юнкерса" отказал мотор, и они приземлились на картофельное поле, оказавшись среди мелиорато­ров. Губернский мелиоратор Платонов разъяснил Шкловскому, что перпетуум мобиле - не фантасмагория, не утопия, не химера, а реальность. На принципе вечного движения основано все: и бег времени, и бег Земли вокруг Солнца, и бег Вселенной. Шкловский испугался. Он прицепил себя к большевикам из страха оказаться позади всех, но и это не помогло. Он боялся, что есть люди лучше его. Вот и у Толстого ("Война и мир") в законе тяготения не утверждается, что солнце или земля имеют свойство притягивать. Они имеют свойство как бы притягивать. Вся Россия населена гибнущими и спасающимися людьми и они что-то тщетно воображали своей фантазией. Не хватает еще, чтобы мелиоратор заговорил о федоровской блажи воскрешения мертвых.
      До Толстого об этом же говорил Чаадаев (текст сохранился в копии, переписанной в 1828 г. А.П.Елагиной, матери Ивана и Петра Киреевских): "Несомненно, воздух находится в постоянном движении. Почему же, например, этим непрерывным движением воздухообразной природы не могут быть вызваны некоторые из необъяснимых явлений природы органической, происходящие внутри тел, как-то: восходящее движение соков в растениях, кровообращение в животных и т.д., явлений, находящихся так или иначе в противоречии с известными нам законами природы, а именно с законом всеобщего тяготения? Я, например, не вижу, почему не могли бы в результате этого движения создаваться известные созвучия между частицами мозгового вещества, волокнами и пр., находящимися между собой в определенных гармонических отношениях, будь то в одном и том же существе или в разных, и почему не могут эти созвучия привести к некоторым действиям, которые нас удивляют?" Внятная реакция физиков последовала через столетие с лишним (А.А.Власов, 1966): диффузионные явления относятся к классу первичных процессов в сравнении с силовыми взаимодействиями. И он же о природе центробежных сил при беге Земли вокруг солнца: "они имеют не динамическое, а кинематическое происхождение"! - т.е. здесь может быть не задействован не только второй закон Ньютона, но и первый. Они движутся по инерции, но не по прямой. Наука приводит к измождению ума. В "Чевенгуре" он описывает это состояние: "Захар Павлович стал на глаз считать версты до синей меняющейся звезды: он расставил руки масштабом и умственно прикладывал этот масштаб к пространству. Звезда горела на двухсотой версте. Это его обеспокоило, хотя он читал, что мир бесконечен...Если б бесконечность была на самом деле, она бы распустилась сама по себе в большом просторе, и никакой твердости не было бы...Ну как - бесконечность? Тупик должен быть!"
      Платонов объяснил Шкловскому, что первый и второй законы Ньютона сформулированы Галилеем за тридцать лет до рождения Ньютона. Третий закон опубликован Декартом, когда Ньютону был один год, но Декарт считался безбожником. Вклад Ньютона был тот, что он объявил их, в полном соответствии со своим девизом hypotheses non fingo ("гипотез не измышляю"), законами, по которым бог создал мир. К тому же Англия уже правила миром, и поэтому было логичным, что все законы должны быть открыты англичанами. О фундаментальности и говорить нечего. Можно считать, что уравнения движения, как у Аристотеля (а не как у Галилея), и будут другие законы трения. И с тем же успехом с нужной точностью рассчитывать все те процессы, которые наука рассчитывает сейчас. Физику Ньютона Гагарин называл спиритуалистическим догматизмом: не законы, а временные договоренности, замена Птолемея на Коперника - замена одного суеверия другим, их представления реальны только как психические состояния. Ньютону пришлось симулировать сумасшествие, когда он обнаружил, что не понимает текстов, вышедших под его именем. Инквизиция объясняла Галилею, что земля неподвижна, а солнце движется. Эти истины представлялись несовместимыми. Сейчас мы знаем, что Галилей был не более прав, чем инквизиция, и поэтому разумнее в будущем пользоваться птолемеевыми координатами, погрешности наблюдений будут меньше (координаты Земли будут точно равны нулю)
      У Гагарина: "Храм есть изображение мира по птолемеевскому мировоззрению, и пока господствовало птолемевское мировоззрение, до тех пор между знанием и искусством не было противоречия; когда же мировоззрение птолемеевское заменилось коперниканским, тогда явилось противоречие между знанием и искусством, ибо искусство остается птолемеевским, а знание делается коперниканским" - здесь Шкловский узнал, что такое мировоззрение. Это что-то такое...Неизвестно что. Уже Чаадаев пытался, объяснял мелиоратор, раскрыть не то, что содержится в философии, а то, чего в ней нет. И Гагарин решил эту проблему. Он установил, что в основание философии положены симулякры "объективно", "субъективно". В то время как всякая идея, предмет - не объективны и не субъективны, они проективны. Ведь объективные условия субъективны, а совсем не объективны! Детерминизм (безусловная, роковая, неустранимая причинность) и индетерминизм (беспричинность) им упразднены. Представления о причинности меняются, и они вряд ли будут упорядочены, потому что невозможно определить понятие закономерности. Представление о которой также будет меняться. В зависимости от формулировки цели (возможно, неявной) или ее отсутствия. Понятие закономерности включает в себя формулировку цели в качестве обязательного элемента. Или обязательность постулируется, и тогда будущее так же непредсказуемо, как и прошлое. Наука не может быть знанием причин без знания цели. Это, пожалуй, самое трудное место. Особенно для ученого ("Записка" написана для ученых и неученых)
      Если в науке до сих пор все же были отдельные ученые, заключил мелиоратор, не сказав - какие, то в искусстве все значительно хуже. Строго и до конца говоря, вся промышленность, все хозяйство, начиная со старинных времен, держались на непрерывной, незаметной изобретательности. Одна мысль делать железнодорожные рельсы и колеса гладкими - а не как шестеренки в часах - дала больше, чем вся так называемая фундаментальная наука. Существующее искусство все-таки работа ложная. Организация символов, призраков материи. Не труд-творчество, а песни о труде. Конечно, и такой образ действительности, как слово, есть часть действительности, но это поверхность действительности, образ - всегда поверхностная идея. Вот и Толстой говорит, что будущее искусство не будет продолжением нынешнего, подумал Шкловский.
      В "Чевенгуре": "А знаешь, это здорово - быть официально самым умным человеком, и получать за это двойной паек! Такие уже есть, ответил Дванов, - академики, вожди, писатели"
      Известный физик Ю.А.Трутнев, один из изобретателей термоядерного заряда, рассказывая об атомном проекте, говорит: "Зельдович и Сахаров все непонятные вопросы задавали Дмитриеву, и он - решал". В 1954-м, читая лекции по физическим основам термоядерных бомб для руководителей КБ-11 (Арзамас-16) во главе с Ю.Б.Харитоном (тот слушал внимательно, записывал лекции в большую тетрадку), Дмитриеву казалось, что академики быстрее всех понимают то, что им объясняешь. Но довольно быстро выяснилось, что это не так. Они олицетворяли собой средний уровень, на котором все понятно. Например, имеются электромагнитные колебания, но нет того, что колеблется. Это непонятно Власову и Дмитриеву, это непонятно любому школьнику (им внушают принципиальную непонятность науки), но понятно академику Ландау. Дмитриев: наука больна, смертельно больна (у Платонова: ученый знает кусок действительности, обрубленный так, чтобы было спокойно жить). В публикации "К 75-летию Атомной отрасли" академика Р.И.Илькаева (Успехи физических наук, №5, 2022) фамилия Н.А.Дмитриева даже не упомянута, и там много портретов академиков, не имеющих никакого отношения к атомному проекту.
      Ко мне обратился Ю.П.Бабаков, известный в своей среде ученый. Ему нужно было в очередной раз пробить финансирование. Например, увеличить к.п.д. установки на 10%. Но умер его руководитель академик Б.П.Жуков, и теперь этого уже недостаточно. И он попросил меня посмотреть на проблему свежим взглядом непричастного человека. Познакомившись с материалами, я задал ему простой вопрос: в вашей установке используется твердое ракетное топливо. Почему? Вы же никуда не летите. Если бы вы использовали ту же рецептуру при другом соотношении горючего и окислителя, к.п.д. установки увеличился бы в три раза (хотя как ракетное топливо оно было бы плохим). И подробно объяснил ему, в чем тут дело. Он вроде бы понял, но поверить в это было невозможно. Научные руководители работы - академики Жуков, Велихов и Шейндлин, и получается, что они не знают основ термодинамики. "И мы все получили за нее Государственную премию!" И вес установки (ее предполагалось использовать на кораблях) уменьшался в 10 раз, - потому что появлялась возможность использовать другую электрическую схему. Бабаков тайно от меня срочно заключил договоры на расчет параметров установки при измененной рецептуре: с ТРИНИТИ (вотчина Велихова), и независимо - с ИВТАНом (вотчина Шейндлина). По их расчетам к.п.д. увеличивался в три раза. Финансирование было пробито. Новый руководитель попросил, чтобы на Всероссийской конференции в Черноголовке "Энергетические конденсированные системы" с докладом "Разработка первичных малогабаритных импульсных автономных источников электро­энергии" выступал не я, а Бабаков: если изложить все как есть, могли их и уволить, установка эксплуатировалась десятки лет. Я не поехал, чтобы не смущать докладчика. Он сказал, что увеличение к.п.д. стало результатом комплексной оптимизации благодаря использованию возможностей современных ЭВМ. Приведенный пример может быть позволит понять, что значат слова Платонова об академиках и слова Гагарина в первой части его "Записки": выделение ученых в сословие - к чему все так привыкли - бoльшее бедствие, чем распадение на бедных и богатых. Никому и в голову не приходило.
      Когда Харитон консультировался у известного математика Колмогорова по поводу использования ЭВМ, тот отвечал: а зачем вам ЭВМ, когда у вас есть Дмитриев? Существует лишь тонкий слой между "тривиальным" и недоступным. Прикладная задача в большинстве случаев или решается тривиально, или вообще не решается. А тут и уравнений, которые вы собираетесь решать на ЭВМ - не существует. Нужны не ЭВМ, а именно Дмитриев, - и тут вы можете быть совершенно спокойны. В 1960-м в Московской консерватории был вечер, его вел Шкловский, он объявил: Лев Давидович Ляндау. Он знал, как надо объявлять. Ландау терпеть не мог никакой музыки. Особенно не любил скрипки: ну когда наконец он перепилит этот ящик! Выступление Ландау длилось 23 минуты. Оно было записано на магнитофон и впервые опубликовано в 2018 году. И там Ландау сказал: "те, которые не верят, - умирают, а моложежи же - безразлично, и вот по этому принципу и победила теория относительности". В этот момент Шкловский понял, как он должен написать биографию Толстого. Как научные школы в физике. Школы в организационном отношении. Толстой должен быть хуже его, жалок и не очень умен. И еще: никогда, ни слова - о Платонове. В первый раз в жизни Шкловский не имел собственной оценки противоположного человека. В конце жизни, ему было 91, отчитался: Платонов огромный писатель, путь к познанию России трудный путь, он знал все камни и повороты этого пути, я ничего о нем не написал. Я написал биографию Толстого. В год столетия Платонова журналы "Вопросы литературы", "Новый мир", "Октябрь", "Знамя", "Москва" и т.д. не только ничего не написали о Платонове, - его фамилия в течение года там не была даже упомянута.
      Толстой о науке (в трактате): нам кажется, что наука только тогда наука, когда человек переливает из стклянки в стклянку жидкости и разлагает спектр; наиболее же важная часть науки - "узнать, как должно и как не должно учредить совокупную жизнь людей: как учредить половые отношения, как воспитывать детей, как пользоваться землей, как возделывать ее без угнетения других людей, как относиться к иноземцам, как относиться к животным". Гагарин возражает ему: ни один из этих вопросов не будет решен, пока не сформулирована цель.
      Толстой - Э.Шмиту (1895): "Существующий строй жизни подлежит разрушению. В этом согласны как те, которые стремятся его разрушить, так и те, которые защищают его. Уничтожиться должен строй соревновательный и замениться должен коммунистическим". Над этим письмом он трудился месяц, сохранилось шесть его редакций. В "Чевенгуре" все персонажи говорят только о коммунизме.
      Толстой: "я единственный человек в России, имеющий возможность свободно высказываться". Как это случилось? Некоторые места библии вызывали у него недоумение и ему пришлось перевести ее заново. Оказалось, что переводы искажены, а смысл принципиальных мест заменен на противоположный. Председатель цензурного комитета Архимандрит Амфилохий, прочитав "В чем моя вера", сказал: в этой книге столько высоких истин, что нельзя не признать их, я не вижу причины воспрепятствовать ее изданию. Но Победоносцев запретил. Он был человек интеллиген­тный, университетский, либеральный, певец европейского права, а Толстой писал, что юридические науки не имеют другой цели, кроме организации насилия. И что устройство жизни, при котором всякое личное благо приобретается страданиями других людей, основано на организации разделения властей: одни трактуют Библию, другие пишут законы о собственности, третьи исполняют, - и тогда никто не чувствует противоестественности совершаемых злодейств. Обокрали народ, а потом установили закон, чтобы не красть. Обер-прокурор святейшего синода был наставником наследников престола, и не запрети он книжку, - как смотреть царю в глаза?
      По правилам книга должна быть сожжена, однако сразу после конфискации тиража на имя архимандрита пошли запросы от министров, двора, сановников. Разобрали все экземпляры. Победоносцев недоглядел: крутился, писал манифест о воспитании и недоглядел. Книжка вышла в Париже в 1885 г. в немецком и английском переводах, заглавие было переведено там как "Моя религия". Текст Толстого стал сигналом и знаменем истории: та форма жизни, которой живут христианские народы, должна быть разрушена, и она будет разрушена не потому, что ее разрушат революционеры, анархисты, рабочие, социалисты, японцы или китайцы. Она уже разрушена на главную половину - она разрушена в сознании людей. После Толстого это стало очезримой истиной, и царь уже в сложный момент не мог не отказаться от престола, и даже такие гадины, как Черчилль, не в состоянии были толком организовать интервенцию, потому что революция в России воспринима­лась как осуществление заветов Толстого. И только фильм "Броненосец Потемкин" (Платонов: "режиссера туманных картин Эйзенштейна") заронил первые сомнения. Что позволило в дальней­шем присудить Черчиллю нобелевскую премию по литературе. Хотя все знали: премия присуждена за впервые сброшенные на русских по его приказу, в сентябре 1919, фосфорные бомбы. Двести бомб.
      Как ни странно это кажется, говорит Толстой, самые твердые непоколебимые убеждения - самые поверхностные; глубокие убеждения всегда подвижны; этим-то и ужасны церкви; они разделяют тем, что они в обладании полной, несомненной, непогрешимой истины. Как и наука. Наука не есть что-то самобытное, это измышления слабых и заблуждающихся людей, которые только для важности подставляют внушительное слово "наука". Ректор Московской духовной академии архимандрит Антоний Храповицкий, будущий патриарх русской зарубежной церкви, пишет Толстому: "Что ж, если опоры церкви так непрочны, на что же опереться? Придется - с выражением отчаяния - опереться на разум и совесть"
      Гагарин о своем учении: "наше учение соединяет в себе веру с безусловным неверием", "примирению церквей должно предшествовать примирение верующих с неверующими". Вы когда-нибудь слышали что-либо подобное от федороведов? Они произносят наборы слов типа "Философия общего дела", зная - или не зная - что Гагарин никогда бы не допустил такого названия. И "философические письма" вовсе не философические, у Чаадаева они назывались "Deux lettres sur l`histoire, adressees a une dame". И задача его скромнее - раскрыть не то, что содержится в философии, а чего в ней нет.
      Почему Чаадаева называют западником? Тот говорил: "Русский либерал - бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это - солнце запада". Именно из-за этого. Или: "Только французы, такой несомненно прозаический народ, могли вообразить, что во Франции есть поэты". Странная мысль. Однако в своем трактате Толстой продолжил ее. Чаадаев не был западником, об этом настойчиво напоминает нам Платонов в "Ученике лицея". Западником был Победоносцев. И Толстой не был толстовцем. И Платонов не был антисоветчиком. Гагарин: "Россия не Восток, не Запад, как и не Европа и не Азия, да и не особая часть света, т.е. не обособляющаяся от других частей, а составляющая с ними одно целое"
      Чевенгурцы пришли к выводу, что будто коммунизм умные люди выдумали. А определенно неизвестно. Вот лопух - он тоже хочет коммунизма: ведь бурьян есть дружба живущих растений. Если б не бурьян, не братские терпеливые травы, похожие на несчастных людей, степь была бы неприемлемой. А сторожевые собаки и куры не верили в коммунизм. Но главное - небо. Оно начиналось на берегу Тихого океана и покрывало капитализм и коммунизм сплошным равнодушием.
      И потом - разве соединишь людей одной дружбой? Захар Павлович представлял себе жизнь детально и мог вообразить дружбу лишь через специальные предметы между людьми. Вот тебе человек - раз, а вот - два, а между ними воздух и тихое настроение. А ты вставь в тот воздух работающий предмет, - получится третье тело, и два человека через него станут родственниками. Но в Америке машин много а дружбы нет. Неужели сделанный предмет не есть факт товарищества и любви людей? Тогда чем же надо заполнять промежутки между людьми, чтоб получилось тесное общество и массовый коммунизм? (сегодня третье тело - это мобильник) А командир отряда полевых большевиков Верхне-Мотнинского района Степан Ефимович Копенкин считал Розу Люксембург своей идеей коммунизма. Дванов это одобрял, однако считал такое состояние непрочным и опасным. Но если вынуть из Копенкина Розу, он на другой день уехал бы крестьянствовать, копить скотину и ненавидеть советскую власть. Так и должно быть: женщина создает на свете мечту, а мужчина ее исполняет. На конце любви и революции лежит открытый гроб, а не жалованье, и получается, что лучшие дела творятся нелюбимыми людьми.
      Когда Толстой говорит: народ всегда образованней интеллигенции, ни один профессор не знает, сколько простой мужик (у Шкловского: "старик чудил"), - Софья Андреевна тут же приглашает в гости медицинских профессоров и те должны незаметно понаблюдать над ним и дать заключение, что Лев Николаевич - сумасшедший.
      Гагарин питал к Е.С.Некрасовой беспредельную, исключительную привязанность, но она восхищалась Глебом Успенским, а тот был женат. В "Чевенгуре": "Их мечта рождается из несоответствия женской любви и любимых: любимые всегда обманывают женскую надежду - они оказываются не теми, величию которых женщина пожертвовала себя". Цветаева: Толстой, везя на себе Софью Андреевну + все включенное, не дышал, а хрипел...То же самое относится и к мужской любви: муж - и дочь - прямо в лицо говорят Цветаевой: мещанка! - и она плачет. Чевенгурцы же с интересом говорят о воскрешении погибших от смерти и о незнакомых изделиях, но говорить о женщине, как и говорить о мужчинах, им непонятно и скучно.
      В "Чевенгуре" невероятное количесво разнообразных женщин. Если сказать, что "Чевенгур" - это роман о женщине, а все остальное в нем - просто приложение, то это будет правильно. "Женщин же не бывает глупых".
      "И я полюбил ее выше своего ума". Что означает: "не выше, а вместо своего ума".
      "Голова его не могла думать - ум тоже любил и стал похожим на сердце. Ноги неслись, хотя им не хватало крови...Человек переродился - кровь и мускулы утратили законы своих действий и отличий и сплавились в равноверное вещество любви. Только сторож жизни по-прежнему неотлучно дежурил на своем освещенном месте в подъезде человека. Для него мир всегда прозрачен, но сам он был непрозрачный и непроглядный". Лишь один равнодушный зритель без одобрения и осуждения наблюдал катастрофу. "Любовь это какая-то некультурная отсталость: человек перестает быть мужественным"
      И одновременно: "крестьянин рассудительно говорил о нужде...из его слов выходило, что любви негде поместиться в хозяйстве и она вообще нигде не подразумевается"
      У Чаадаева различные чувства передаются ребенку с ласкою матери. Не только чувства, но и мысли, "которые нашептывает, лаская, его мать". В "Чевенгуре": что-то должна прошептать ему на ухо мать, но мать ничего ему не прошептала. А самому про весь свет нельзя сообразить. И поэтому он стал жить смирно, ни на что не надеясь.
      Захар Павлович "не знал что женщин можно любить особо и издали, он знал, что такому человеку следует жениться"
      Мавра Фетисовна плакала с перерывами по трое суток об ушедшем приемыше. У нее умерло восемь человек детей и по каждом она плакала у печки по трое суток с перерывами.
      "Она попросила дать ей иной смысл жизни, чем ожидающее ее страшное материнство"
      Копенкин любил мать и Розу одинаково, будто мать и Роза было одно и то же первое существо для него, как прошлое и будущее живут в одной жизни. Мама, она тоже умерла, как и ты.
      Давно умершая мать снилась Копенкину перед женитьбой, она уходила нагнувшись по грязной полевой дороге, спина ее была худа; сквозь сальную кофту, пропахшую щами и детьми проступали кости ребер и позвоночника; там, куда она пошла, у нее ничего нет.
      А Симон Сербинов с испугом прячет портрет матери в ее могильный холм, чтоб больше не вспоминать о ней.
      "В манере идти и во всем нраве этой женщины была редкая гордость открытого спокойствия, без всякой рабской нервности и сохранения себя пред другим человеком"
      "Мужика у меня убили на царской войне, жить нечем и сну будешь рада"
      О женщинах "Чевенгура" можно писать бесконечно, но мы здесь соредоточились на коммунизме.
      "Московские ведомости" (22.1.1892): письма гр.Толстого "Почему голодают русские крестьяне", опубликованные заграницей, "являются открытою пропагандою к ниспровержению всего существующего во всем мире социального и экономического строя. Пропаганда графа есть пропаганда самого крайнего, самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда". В Москве за номер этой газеты предлагают до 25 рублей. Отчаянный страх умереть с голоду существует уже около двадцати лет для большинства черноземного центра, пишет Толстой в 1898-м. Платонов не читал этих статей Толстого, он еще не родился, но история России, которую он знал, изложенная им в пятом абзаце "Чевенгура", в точности совпадает с толстовской.
      Революция стала ударом по порочному кругу природы, по голодному горю. О ней писал Чаадаев в 1845-м: "В том нет никакого сомнения, что жизнь не только одного народа, но и большей части рода человеческого может измениться чрез какой-нибудь переворот духовный или политический, т.е. чрез какое-нибудь новое понятие о тех великих предметах, которые составляют нравственное существование человека, или чрез насильственное разрушение общественного состава". И действительно Великая Октябрьская революция изменила мир. В том нет никакого сомнения. И дала новое понятие. И насильственно разрушила общественный состав. А когда сегодня говорят о замирении белых и красных, обычно забывают сказать, что белые - это те, кто живут, зная - или не зная - что они погубили целый народ, высосав из него все, что можно, - и рассуждают о Боге, добре, справедливости, науке и искусстве. Разнузданный социализм Толстого означал уничтожение земельной собственности и доступность образования для всех (ну и конечно свобода совести, свобода печати). И потому главной задачей русской интеллигенции стало развенчание Толстого. Бердяев писал: "Я не знаю во всей всемирной истории другого гения, которому была бы так чужда всякая духовная жизнь". М.Цветаева: "Когда Бердяев открывает рот, чтобы произнести слово: Бог, - у меня всю внутренность сводит от скуки,- не потому что Бог, а потому что мертвый Бог - бог литературных сборищ". Другого представителя богатой духовной жизни, "философа" Ильина (ученика Гегеля после Маркса), которого "столбовая дорога святости вела в божье государство житейского довольства и содружества", Платонов изобразил в "Чевенгуре" Полюбезьевым (а Шкловского - Симоном Сербиновым: "усталый, несчастный человек, с податливым быстрым сердцем и циническим умом"). Жена звала Полюбезьева батюшкой, говорила шепотом: ты бы покушал, батюшка (или: иди, батюшка, дар божий кушать, не мучай меня). В детстве он долго не любил бога, страшась Саваофа, но когда мать сказала: а куда же я, сынок, после смерти денусь? - тогда он полюбил и бога, чтобы тот защищал после смерти его мать, и признал бога заместителем отца. Он не понимал науки советской жизни, терял душевный покой, и только прочитав брошюру Н.Ленина о кооперации, подошел к иконе Николая Мирликийского, зажег лампаду и тогда почувствовал Ленина как своего умершего отца.
      Маркса Толстой и Гагарин рассматривают не как Маркса, а как одно из европейских учений, и все они имеют целью наслаждение. Особенно смешным было то, что в основании Маркса был Гегель, о котором еще Чаадаев говорил: варварский сумбур. Три тома "Капитала" должны были внушить, что там есть что-то еще, но там было только это: удовлетворение потребностей, только все будет доступно всем. Как они не видят, что это невозможно, удивлялся Толстой, ресурсы земли истощились бы за несколько лет, никакого "учения" не было, Маркс только копировал буржуазию. Сам факт, что, из-за разности естественных условий жизни, те, у которых условия хуже, неконкурентноспо­собны, и автоматически попадают в рабство через механизм свободной торговли, был очевидным, но текст Маркса и строился как доказывание очевидных истин, аналогично школьному доказательству теоремы о равенстве противоположных сторон прямоугольника, и тогда возникает стена между существом дела и формальным доказательством, и стена скрывает слабое нежное место: рабочие названы передовым классом, потому что ими легче манипулировать. Презрение к рабочим было выражено толщиной томов. И Толстой сразу об этом сказал: если бы даже случилось, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместился бы; властвовали капиталисты, а теперь будут властвовать марксисты. В "Чевенгуре" рабочий проходит жизнь, оскорблявшую его нуждой и мучительным трудом, с покорностью: такое великодушие никогда не начнет революцию.
      У Гагарина каждый человек - пролетарий: "О человеке и нельзя сказать, что он создание природы, напротив - он результат именно недосоздания, результат лишений, естественного пауперизма, общего богатым и бедным, всем людям; человек - пролетарий, он пария в царстве живых существ". Этот текст был опубликован в воронежской газете "Дон", его хорошо знал Платонов, и именно в этом смысле, а не по Марксу, он и употреблял слово "пролетарий" (и "пролетарская" диктатура). В Копенкине было "чувство предвзятого обожания ВСЯКОГО человека, с которым он встречался в первый раз"; и - чтобы не было путаницы смыслов - Платонов вместо "пролетарий" чаще употребляет слово "прочий" ("cчастье жизни уже есть на свете, только оно скрыто внутри прочих людей"). Улыбаясь от лишнего ума, марксист в "Чевенгуре" рассуждает о прочих: "Мы их угнетать не будем, мы только не дадим им того, чего им не нужно и чего они не просят...Чем мы будем пользоваться, то никому из них не нужно, то пропадет все равно напрасно, если мы не возьмем...А нам то и надо, нам не все равно, и мы их направим, как нам нужно", а в 1974-м марксист А.Собчак впервые доказал, что "бережливость - черта коммунистическая", и хотя в докторской диссертации у него было написано, что "экономическая сущность хозяйственного расчета должна основываться на взглядах Ленина", но формула Собчака о бережливости произвела на всех такое впечатление, что в дальнейшем он был избран делегатом съезда КПСС от рабочих ("я выдвинут рабочим коллективом и на съезде представляю интересы рабочих", в "Чевенгуре": "работал ртом, как инструментом разума"), и в конце концов в северной столице убрали памятник Ленину и поставили памятник Собчаку, а в Москве мавзолей Ленина во времена больших праздников стали отгораживать занавесочкой. А Борис Матвеевич Чубайс (преподавал научный коммунизм в Львовском высшем военно-политическом училище) защитил диссертацию “Полная и окончательная победа социализма в СССР — главный итог деятельности партии и народа”, а его сынок защитил диссертацию, выведя формулу жизни при окончательной победе: "mфакт/mобщ, где mфакт — фактическое количество применяемых форм морального поощрения из следующего перечня: занесение в Книгу Почета, награждение Почетной грамотой, награждение значком “Победитель соцсоревнования”, занесение на Доску Почета; mобщ — общее количество применяемых форм морального поощрения (mобщ = 4)”
      Но где же эти ученые мастера, думает Дванов, что будут доделывать и оборудовать точной и сложной арматурой всю советскую страну, и чтобы она действовала выгодней капитализма? Таких же нет! Ни одной фамилии он не мог вспомнить.
      И главное, чтобы сыты и счастливы были не тысячи, а миллионы!
      У предгубисполкома Шумилина была такая мысль, что наверно нам же и придется доучиваться, но он ее отставил как очень простую. А может боялся ее. Оказалось, что Ленин ничего не знает про коммунизм. И не должен. Откуда? "В те годы революция не боялась ошибок и шла вперед за счет отталкивающей силы отречения от них"
      И откуда явятся другие, более умные? Никого Дванов не мог ни вспомнить, ни придумать. Некому фразу выдумать. И потом: вокруг теории нельзя соединить людей. Все русские села ютятся по речкам или балкам, где близко вода. От этого страна кажется ненаселенной. Деревни живут в глубинах рельефа и даже дыма их не видно. Кроме того, в расщелинах земли уютней. Кормятся близкими худыми почвами, что лежат при овраге. А ценные почвы лежат на высоких водоразделах, но от них села удалены. Замученным людям, загнанным в овраги, для веры в социализм мало слов. Он думает над этим все время: хотя бы десять поселков к лету вывести в степь, - и все мужики встали бы за советскую власть. За три года под руководством Платонова организовано 240 мелиоративных товариществ, осушено 8200 гектар, орошено "правильным орошением" 32 гектара, сооружено 315 шахтных колодцев, 16 трубчатых колодцев, построены 3 сельские электростанции, спроектирован и построен плавучий понтонный экскаватор, не считая дорожных работ и укрепления оврагов. Платонов - сослуживцу (22.9.1924): "На местах - энтузиазм. Трудно даже поверить Вам, если напишу какой... Сотрудники работают по пояс в болоте, так что когда наклонится инженер к трубе инструмента, то подбородок его в воде...Райгидротехник от тележной тряски, недосыпания, вечного напряжения стал ползать, перестал раздеваться вечером и одеваться утром, а также мыться. Говорит, зимой сделаю все сразу". В "Чевенгуре" описан "губернский руководящий народ - усталые небрежные люди, с ранней старостью на лицах...многие были совсем молодые, но озабоченные до крайности. Едва ли они имели возлюбленных: сухая страсть к революции заместила в них все остальные человеческие страсти...Эти большевики были обыкновенными людьми, вся сила их была в том, что они сосредоточили всю свою страсть на мелких житейских делах бедняков...с каким раньше пустынножители искали бога". Финал - это отсыл к тексту Толстого из "В чем моя вера": сегодня подвижничество - это "все то, что преобразовывает мир под видом социализма и коммунизма". Литвин говорил Платонову: не надо этих выписок из книг, кем-то когда-то написанными. А это не выписки. Он общается с мертвыми. Советуется. Приходит к выводу: "Теперь люди хотят жить не в силу навязчивых идей о социализме, а в силу необходимости самого социализма"
      В день открытия Губернского мелиоративного совещания (18.7.1925) воронежские мелиораторы подписывают Платонову адрес: "За весь этот кипящий период, сопровождавшийся трепкой нервов и сил, не было ни одного момента, могущего породить укоры по Вашему адресу. Ваш дружеский, умелый, тактично-административный подход, как к нам, так и к мелиоративному делу спаял нас и укрепил дело мелиорации в нашей губернии"
      Толстой обозначил в трактате проблему искусства "понять другого" как главную. И напоминал, что истинное произведение искусства передает чувства новые, еще не испытанные людьми. М.Горький пишет Платонову о "Высоком напряжении": "судить о достоинствах вашей пьесы мешает мне плохое знание среды и отношений, изображенных вами". Сложность и глубина "простого" человека, "как существа с мускулистым мозгом и полнокровным сердцем" до Платонова (пример такого человека и сам Платонов) в литературе не существовали (не были известны), но предсказывались Толстым в его трактате. Существовали в реальности: они выдумали "не только имущество и все изделия на свете, но и буржуазию для охраны имущества, и не только революцию, но и партию для сбережения ее до коммунизма" ("Чевенгур"). И там же, У Толстого в трактате: "искусство будущего не будет продолжением теперешнего искусства, а возникнет на совершенно других, новых основах"
      Но что значат эти слова? Платонов объяснял это так: в нынешней литературе образ простолюдина и господина построен по одному и тому же принципу. У "господина" (классический писатель всегда господин) нет опыта сложного взаимодействия с природой, нужды и спасения жизни, у него этот опыт почти сведен к нулю (и поэтому Гагарин считал, что в русской литературе нет произведения о народе: русские классики - это иностранцы, пишущие о России). И литературная критика знает только "господина", ее инструментарий, основанный на аристотелевой логике, неприменим к платоновским текстам. Толстой (1896) о либералах, включая и любимого Герцена: "У нас в литературе принято говорить, что в царствование Николая были такие условия, что великие мысли не могли проявиться...Да мысли-то не было настоящей. Это все самообман. Если бы все Грановские, Белинские и прочие имели что сказать, они сказали бы, несмотря ни на какие препятствия. Доказательство Герцен. Он уехал за границу. И несмотря на свой огромный талант, что ж он сказал нового, нужного?" Читающим людям кажутся знакомыми строки: "- Дай ему гривенник на водку. - Гривен нет, даю четвертак. - Какой ты скучный, я тебе сказал - - гривен". Или: "тайная работа жизни", "они живут - несравненно больше сердцем, чем умом", "надежда мешает оседлости - и длинному труду", "большой беды в этом нет, нас немного, и мы - скоро вымрем", "идеи, пережившие свое время, не увлекают всего - человека или увлекают только неполных людей", "народ слушал их, - но качал головой и чего-то всë доискивался". Особый, - платоновский тип мышления. Однако это не Платонов. Это Герцен. Толстой - говорил, что Герцен - половина русской литературы. Платонов заключает: - "мы убеждены из фактов, что в русской истории всегда была небольшая - группа интеллигенции, которую народ мог бы назвать своей"
      В "Записке" он отыскал то, что - ему было нужно: признание, что жизнь не может не иметь смысла, быть - бесцельною. Признание же, пишет Гагарин, что возможна безвозвратная потеря - жизни, было бы противоречием этому положению. Хотя само рассуждение - сделано в рамках аристотелевой логики, но сама идея - изобретение, - родственное компасу: меняется направление и выбор предметов наблюдений, и - характер чувственных переживаний. Надо только сперва управиться с мелкими - заботами революции, рассуждает Платонов, проблема усиления внутреннего - влагооборота земель может быть решена уже за 100 - 200 лет, вопросы же - будущего общественного устройства - надуманные вопросы, сама работа по - изучению и изменению природы и человека "на ходу решит все социальные - задачи внутри человечества" (Платонов. "Новое евангелие", - 1921)
      Толстой скептически относился к проекту - Гагарина. Тот предполагал созыв всемирной конференции по выработке - стратегии налаживания отношений с природой, но это будет собрание элит, и - они будут лгать, обманывать себя и других, в самых утонченных формах, - чтобы как-нибудь затемнить, заглушить сознание, и так всë запутают - ложью, что никогда нельзя будет ответить ни на какой вопрос. Элита - это - то, что в биологии известно как "клетки-обманщики" (обратные - мутанты): когда их становится много, развитие оказывается невозможным. - Элита, антиэлита или контрэлита тождественны: выдумывают прошлое (или - будущее), чтобы воспользоваться настоящим. Элита живет самостоятельной - жизнью, у нее своя политика, своя поэзия, свой спектр чувств. Всемирный - культурно-религиозный чрезвычайный конгресс, где лидеры современной - цивилизации должны решить "судьбу нашего мира", описан - Платоновым в пьесе "Ноев ковчег". Конгресс созван по инициативе - руководителя американской палеонтологической экспедиции, профессора, - олицетворя­ющего собой "радость, удовольствие, всю светлую, - легкую сущность жизни", и явил "новое торжество американского - гения, великое деяние самого мирного, самого боголюбивого народа на - земле"
      Чаадаев: ни один философ древности не - пытался представить себе общества без рабов и никаких возражений против - рабства, Аристотель утверждал, что люди родятся - одни, чтобы быть - свободными, другие - чтобы носить оковы. И в 6-м философическом письме: - "Имя Аристотеля, например, станут произносить с некоторым - отвращением, имя Магомета - с глубоким уважением; на первого будут - смотреть как на ангела тьмы, который сковывал на протяжении веков все силы - добра среди людей, на второго - как на благодетельное существо". - Автор "неаристотелевой логики" (публикация 1912 г.) - - приват-доцент Казанского университета Н.А.Васильев, он пришел к новой - аксиоматике (А есть и не есть В), анализируя логику текстов Толстого, в - которой противоречивые высказывания содержат связку «есть и не есть - одновременно», и которые могут оказаться истинными в одной из альтернатив - "реального" мира. Однако уже тексты Чаадаева написаны в - неаристотелевой логике, например: "Христианство существует...вот чего - не могут отрицать его злейшие враги. Поэтому они должны доказать одно из - трех: или что Иисус Христос никогда не существовал и поэтому религия, - которая носит его имя, была основана какими-то ловкими фокусниками, или же - что если Иисус Христос существовал, то он сам был только ловким - фокусником; или же, наконец, что он был восторженным фанатиком, убежденным - как в том, с чем он выступал, так и в своем божественном происхождении. А - если допустить любое из этих трех предположений, пришлось бы еще - разъяснить, каким образом христианство, рожденное из лжи, могло достичь - того положения, в каком мы его ныне видим, и произвести то действие, какое - оно оказало"
      Простой пример неаристотелевой логики у - Платонова: "Каждый прожитый нами день - гвоздь в голову буржуазии. - Будем же вечно жить - пускай терпит ее голова!" Или: камень - преткновения - природа. У Гагарина, отменившего закон борьбы, все же есть - враг - природа. Гагарин ругает Толстого, слепая сила природы для того - - святыня. Платонов, кажется, соглашается: "Буржуазия - щенок. - Настоящий враг - природа, вселенная, которой любуются и поют песни - ослепшие, одураченные поэты". Выжженные засухой поля стоят перед его - глазами: "засуха крыла из каждых двух годов в третий" - ("Иван Жох", Россия еще XVIII века). Но тут же, тот же самый - 1921 год (и что начисто отсутствует у Гагарина): "природа - есть - всегда нечто более смелое и гениальное, чем самая вольная человеческая - мечта". В статье о Пушкине Платонов пишет: "он считал, что - краткая, обычная человеческая жизнь вполне достаточна для свершения всех - мыслимых дел и для полного наслаждения всеми страстями". Эти слова - часто цитируют: "Платонов считал...". Пушкин считал. А Платонов - так считал и так не считал. А в "Чевенгуре" Софья Владимировна - (прототип Марии Александровны Платоновой) говорит: я верю, что мир глубже - и сокровеннее, чтобы его сразу можно весь достать человеческой наукой, и я - думаю, что знание есть просто особое чувство человека, а не какая-то - демоническая всемогущая сила над вселенной, как иногда кажется - "богатому" воображению. Записная книжка Платонова, 1942 (!) г.: - "свободные электроны тоже связаны, но связаны не с отдельными - атомами, а с большими группами их, с системами". Вряд ли такая запись - возможна без его знакомства с Власовым. Случайного. На Арбате, в - деревяшке, заведении для недостаточных категорий. Сюда приходили парами, а - иногда и целыми дружными свадьбами. Бывали и несдержанные люди, они - предавались здесь забвению своего несчастья; через двадцать лет деревяшки - уже назывались стекляшками. Власов изменил облик физики, ее основания, и - сами представления о науке. Физика Власова "проективна", и - изучает "возможности", а не "действительность". Только - опираясь на Власова в "Ноевом ковчеге" могла появиться фигура - Эйнштейна и сюжет с американцами, появившимися в четвертом действии после - их гибели в третьем действии. Академик Ландау организовывал комсомольские - собрания с требованием снять с должности Власова и запретить ему читать - лекции (тот был зав.кафедрой в МГУ с 1944 по 1953). И тем комсомольцам, - которые были наиболее активными, в дальнейшем разрешали написать план - кандидатской диссертации, и они ученым советом объявлялись, по указанию - Ландау, сразу докторами наук, а потом быстро становились академиками. - "Ноев ковчег" не поставлен до сих пор, и не может быть - поставлен: осмелившийся режиссер никогда не будет приглашен за рубеж уже - ни с какой пьесой.
      Платонов: "необходимо вникнуть во - все посторонние души"; "он был исследователем и не берег себя - для тайного счастья, а сопротивление своей личности предполагал уничтожить - событиями и обстоятельствами, чтобы по очереди могли войти в него - неизвестные чувства других людей"; "исследовать весь объем - текущей жизни посредством превращения себя в прочих людей", - "перемучиться на другое существование, которое запрещено законом - природы и привычкой человека к самому себе" - это осмысление - Платоновым трактата Толстого об искусстве. И это - МХАТ Станиславского, - "система" которого и была развитием идей Толстого применительно - к искусству театра. И она отличается от "петельки-крючочка" - Малого театра, когда актеру нужно согласовывать свои действия с - партнерами. После Станиславского их нужно согласовывать не только с - партнерами и зрителями, но и с мертвыми (во МХАТе - с Толстым и Чеховым, - хотя насчет Толстого это прямо не объявлялось, потому что Толстой был - неприемлем ни для православия, ни для марксизма), и поэтому, ставя - "Братьев Карамазовых", МХАТ уже не мог не учитывать мнения - Толстого: "неподобающее отношение к важным предметам", и Чехова: - "нескромно, много претензий", все эти "красота спасет - мир", "бога нет - и все позволено" (точка зрения Чехова на - последнюю проблему изложена им в письме Дягилеву от 30.12.1902). Когда во - МХАТ пришел Ефремов, стало не нужно согласовывать свои действия ни с - Толстым, ни с Чеховым. Когда пришел Табаков, театр стал пошлым, а - "система" запрещена.
      Не Ленину, как это часто цитировалось, а - Толстому принадлежит мысль, что в будущем театр будет выполнять функции - церкви. Толстой: "театр сильнее школы, сильнее проповеди". - Платонов о воронежском театре "Веселый скоморох": "эти - актеры сами полны торжественной жизнью, так что неталантливыми они и быть - не могут"; "главное, дети все поняли и смотрели и слушали всей - полной проникновенной душой, так что в театре было детство и равенство, а - не снисхождение до ребячества взрослых - "мудрых"; - "удивительно, какая голова еще может так по-детски, в высоком смысле, - жить и мыслить", "едва ли он сам (театр, руководители его) - сознает, какое дело, великое и величайшее, делает; тут не только - искусство, а нечто более важное", "не перевести ли нам центры - культуры на человечество от 5-ти до 20-ти лет?" ("Воронежская - коммуна", 1923, № 172)
      Платонов написал девять пьес, и ни одна - из них не была поставлена при его жизни. Теперь некоторые из его пьес - увидели свет, и все они, как принято, поставлены в угоду застольным - классам, а по "системе", при постановке любой пьесы, актер - должен теперь согласовывать свои действия не только с Толстым и Чеховым, - но и с Платоновым, т.е. жить в их системе координат. Уже у Чехова, как и - потом у Платонова, предполагалось, что у персонажа могут быть неизвестные - автору чувства. Сокуров: "снимая "Одинокий голос человека", - я вообще не думал о Платонове, я не вспоминал о нем" (фильм снят по - рассказу Платонова). Толстой считал "Фауст" подделкой под - искусство, не связанной с чувством, а созданной по образцам, Гагарин же - считал "Фауст" плохим искусством, передающим ничтожные чувства. - Про трактат Толстого Сокурову сказали, что это тенденциозная статья, с - исследованием Гагарина он не знаком, а если бы и прочитал, то ничего бы не - понял, потому что живет в чужой системе координат; и он по образованию - историк, и как историк больше всего ценит исторические исследования - Солженицына, основанные на материалах, хранящихся в самом ЦРУ, и за - которые тот получил нобелевскую премию и ему поставили памятник. И за то, - что тот, как и его учитель Козьма Прутков, жил не по лжи. Руководитель - Александринского театра Фокин считает Чехова циником, именно поэтому он и - стал художественным руководителем. Ставит, как и Сокуров, в угоду - застольным классам. Станиславский говорил о Чехове: я не встречал более - жизнерадостного человека.
      Однажды мне позвонила Мария Андреевна - Платонова и пригласила на "Чевенгур". Спектакль задерживался, - режиссер Л.Додин ходил по фойе и всем объяснял, что в Москве всегда - возникают технические проблемы (в действительности же он ждал приезда - Чубайса). Мы болтали, и Мария Андреевна рассказывала, что ее всë - приглашают в Воронеж, а она не может туда поехать: все, кто ее приглашал - - градовцы (жители платоновского города Градова). Она так и говорила: - воронежцы - это градовцы, я туда не поеду. Я пытался ее разубедить, - приводил другие примеры, и поняв, что всë бесполезно, перевел - разговор на Додина. Что Додин ставит Достоевского. Она сказала, что не - может читать Достоевского: сразу начинает плакать. Платонов говорил о - Достоевском, что тот "впал в мучительное заблуждение и предельно - надавил на жалобность", и поэтому я вернулся к Додину, и сказал, что - это единственный режиссер, которому я написал письмо (и получил вежливый - ответ): посмотрев его "Братья и сестры", я просил его убрать - сцену с детьми, которые жадно набрасываются на хлеб (в опубликованной - статье я хвалил спектакль и ничего не писал про сцену с детьми). Странно, - но в следующем спектакле Додина актеры жадно набрасывались и ели куски - сырого мяса, которые прямо с мясобойни привозили в театр перед спектаклем. - Но тут приехал Чубайс и спектакль начался с задержкой на час. Актеры не - понимали смысла произносимого текста, и чтобы сбить зрителя с толку, - режиссер заставил актеров-мужчин во главе с Лавровым (Яков Титычем) ходить - по сцене нагишом и плавать в ванночке, а один из них (актер Олег Дмитриев) - ел живую трепыхающуюся рыбу. Это было для нее так неожиданно: градовцами - оказались еще и ленинградцы. За что жюри фестиваля "Золотая - маска", по предложению Эдуарда Боякова, присудило Додину главный приз - за режиссуру, а Чубайс сразу после спектакля выписал финансирование Додину - по своей формуле.
      Додин ставил Платонова как Достоевского, - и как-то само собой получалось, что человек стремится к уничтожению других - и самоуничтожению. Западный зритель воспринимает эти качества как - свойственные именно русским, что повышает рыночную стоимость театра и - режиссера. Гагарин о Достоевском: "несомненно доказал свою - иностранность", "сердце его всецело принадлежало Западу". - Именно о Достоевском говорит Платонов, как о писателе, у которого образ - господина и простолюдина построен по одному и тому же принципу. И поэтому - "бей же, уничтожай этого смешного негодяя, опоганившего землю!" - - другого вывода из главных текстов Достоевского Платонов не видит. - - Публичное насилие над актерами стали нормой в театре Додина. Чехова они - - должны играть голыми, в совершенной подробности, желательно плавая в - - ванночке, потому что в воде родилась жизнь. В "Чевенгуре": - - "Сама жизнь другого человека есть уже дар и интерес...потому что - - каждый человек - иной...и равняется открытию неизвестной единственной - - страны. НО НЕЛЬЗЯ ИЗУЧАТЬ И УДИВЛЯТЬСЯ, НЕ ЛЮБУЯСЬ". И далее: - - "Он знал одно, что в нем ничто не двинется, если сначала чувственно - - или сердечно не очаруется". Именно так и описаны ВСЕ герои - - "Чевенгура", включая "отрицательных". Но тогда театр - - Додина не получил бы названия "Театр Европы", премию - - Березовского "Триумф", а сам Додин - звание "лучший - - еврей" (и он его принял!). Они плавали на бульваре Ленина в Бобиньи - - (департамент "93", побратим Серпухова) "по просьбе" - - баскетболиста Прохорова, тому нужно было поправить свой имидж во - - Франции. У нас эти гастроли приравнивались знаменитым гастролям МХАТа в - - Париже, хотя и сложно представить себе Хмелева и Тарасову, плавающими - - нагишом в "Анне Карениной", и Станиславского, принимающего из - - рук "Союза русского народа" звание "лучший русский". - - Гастроли охранялись спецподразделениями (в Бобиньи белым опасно - - появляться на улицах), теми самыми, которые ранее арестовывали Прохорова - - в Куршавеле. А в Воронеже по инициативе Боякова открыт ресторан - - "Платонов" (в Москве нет ни ресторана "Толстой", ни - - "Чехов", даже в Ватикане нет ресторана "Иисус") с - - трюфелями и фуа-гра с соусом бермонте, что в дальнейшем позволило ему - - - последнее указание Марка Захарова - занять пост художественного - - руководителя МХАТа.
      Чехов говорил: в белокаменной можно поставить Гамлета и Отелло, напирая главным образом на декорации, культурные люди любят литературу, которая их не беспокоит. Толстой: богатство метафор, о котором так много говорят, лишний раз свидетельствует об отсутствии чувства. После критики Шекспира Толстым англичане - не согласившись с Толстым - установили, что заимствуя у других писателей и переиначивая на свой лад, Шекспир обычно привносил в них бессмыслицу и нелепости, которых не было в оригинале, потому что не принимал свою драматургию всерьез и видел в ней только средство к существованию. Во времена Шекспира главным конкурентом театров были кулачные бои и травля английскими бульдогами быков и медведей, театр выживал за счет изысканности костюмов, ставя сказки из жизни королей. По английскому обычаю люди высокого положения завещают лучшие наряды своим слугам, а те не могут носить такую одежду, это им не подобает, и они продают ее актерам за несколько пенсов, - именно этот английский обычай и лежит в основе их театра. Толстой: все короли говорят одним и тем же дутым, пустым языком, все женщины фальшиво-сентиментальны, все злодеи и все шуты одинаковы. Джордж Оруэлл пишет, что точка зрения Толстого на Шекспира ничтожна, потому что Шекспиром восхищался сам Карл Маркс! Вирджиния Вулф: я была тронута щедрым демократическим вздором в "Олд Вик", когда там играли "Отелло" для бедных мужчин, женщин и детей, - удивительное благородство и удивительная убогость; я бы сказала, что Шекспир обогнал литературу, если бы знала что это такое; когда мне было двадцать, я ни за что бы не стала читать Шекспира ради удовольствия. В "Чевенгуре": "никто же не станет писать про любовь на бумаге, если сам будет допущен к любви - значит что-то мешало целовать женщин и обнимать друзей и он сжимал сухие отвыкшие от человека руки и плакал над пустой бумагой". Вирджиния Вулф: мы не знаем, что именно Шекспир думал о женщинах. Не был допущен. И о Данте, в "Чевенгуре": "Данте знал, что поет, танцует и играет всегда тот, кто не смог заставить действительный мир быть легким, как песня, ритмичным, как танец, и веселым, как игра"
      Но уже в зрелом возрасте Вирджиния Вулф, также не допущенная к реальной жизни, с огромным удовольствием читала Шекспира, наслаждаясь словосочетаниями (язык!), и рассуждала: чем был бы Шекспир без Марло, а тот без Чосера, а Чосер - без тех канувших поэтов? Ничем. Недавно умерший Гарольд Блум ("Западный канон. Шекспир как центр нанона"): самый плохой шекспировский спектакль, скверно отрежиссированный, сыгранный слабыми, не умеющими декламировать стихи актерами, и по своему масштабу, и по качеству превосходит любую постановку любого автора, будь она дурна или хороша. Если о Платонове говорить так же безапелляционно, как Блум о Шекспире, то разумней всего обратиться к "Чевенгуру": "как хорошо и странно - жить сейчас, а сознавать настоящее, как прошлое", и на следующей странице "главное: по моему, сознание нового человека надо воспитать на чувстве настоящего, как прошлого". Например, когда вы читаете в справочниках, что все опытные факты говорят о том, что инертная и гравитационная массы равны друг другу, то это слова, а слово, по Платонову, "очень глухое эхо действительности". В этих опытах неявно предполагалось, что массы совпадают. А падение яблока - следствие электрического поля в атмосфере (~ 130 в/м), под воздействием которого все вещества и эфир находятся в поляризованном и деформированном состоянии, которое мы и называем гравитацией. Юрия Гагарина планировали запустить на высоту 200 км, в реальности оказалось выше 300, считали по "закону тяготения" (электрическое поле в атмосфере падает с высотой, но тогда и все коэффициенты трения - другие, не привязанные к закону тяготения). Ни в одном эксперименте на ускорителях не измеряют массу частиц напрямую, а всегда измеряют увеличение затраты энергии при движении частицы, однако подводимая к частице энергия скорее всего преобразуется не в массу частицы, как принято считать, а в преодоление сопротивления эфира, которого якобы нет. У Платонова это настоящее как прошлое. Дмитриев: у нас нет той реальности, которая несет электромагнитные явления, - настоящее как прошлое. Власов (1955): "вопрос о соотношении свойств сред и вакуума - центральный и принципи­альный вопрос электродинамики", и там же об уравнениях Максвелла: они "могут претендовать на правомерность только в случае не очень быстро изменяющихся полей"
      Книги Власова выходили в 1945, 1950, 1955, 1966 и 1978, но ни одной из них не было в главной библиотеке страны - библиотеке им.Ленина. Ежегодно в мировой научной печати публиковались сотни и сотни работ по теории плазмы, причем в каждой второй, по крайней мере, произносилось имя Власова; у нас же имя Власова было запрещено, за что Ландау, а потом и Гинзбург получили нобелевскую премию. В "Чевенгуре" об этом: "у нас же все решается по большинству, а почти все неграмотные, и выйдет когда-нибудь, что неграмотные постановят отучить грамотных от букв - для всеобщего равенства; тем больше, что отучить редких от грамоты сподручней, чем выучить всех сначала; дьявол их выучит! ты их выучишь, а они все забудут"
      Или например то, что существует под видом коммунизма. В "Чевенгуре" об этом говорит Фуфаев, заведующий губутилем: "Да зачем оно тебе, Шумилин, то темное слово? Сказал бы его хуже бы было: разно бы поняли, потому что оно ни одному непонятно". Фуфаев был "человек свирепого лица, когда смотреть издали, а вблизи он имел мирные воображающие глаза. Широко развернутый череп говорил либо об идиотстве, либо о глубокой одаренности. Фуфаев обожал сельское хозяйство и вообще тихий производительный труд, хотя он же имел два ордена Красного Знамени за былые дела. По должности завгубутиля он должен постоянно что-нибудь выдумывать - это оказалось ему на руку: последним его мероприятием было учреждение губернской сети навозных баз, откуда безлошадной бедноте выдавался по ордерам навоз для удобрений угодий". Платонова же слова не пугают: "Коммунизм есть только волна в океане вечности истории" ("Воронежская коммуна", 9.11.20), и там же: "Мы еще больше революционеры, чем коммунисты, а главное - не фанатики". По Платонову, если в классовой системе есть капиталист и пролетарий, то при коммунизме они трансформируются в изобретателя и кочегара, квалифицированного рабочего и чернорабочего, общество снова будет приперто к стенке и "Октябрь повторится"
      Литвин 20.7.20 рекомендует принять Платонова в РКП(б) ("рекомендуя я беру на себя политическую ответственность за вступающего"), через полгода 14.2.21 утвержден кандидатом, через девять месяцев исключен из кандидатов 26.11.21. Через два года 22.2.24 повторно принят в кандидаты, 5.3.24 ячейке рекомендуется воздержаться от приема Платонова в кандидаты, 18.7.24 ячейка подтверждает принятие в кандидаты, через полтора года комиссия агитационно-пропагандистского отдела райкома 4.3.26 рекомендует воздержаться от приема Платонова в партию ("недостаточно политически подготовлен"), пленум райкома 25.3.26 утверждает резолюцию об отказе.
      Не всë шло по Толстому. Андре Мальро посетил Москву и в восторге. - А свобода печати? - О! Сейчас не время...Цветаева: "сколько в мире несправедливостей и преступлений совершалось во имя этого "сейчас". Париж я не полюбила, и эмиграция меня не любит за отсутствие ненависти к Советской России. Для меня здесь места нет. А.Ф.Керенский: пишите нам, в "Новую Россию", только не стихи и не прозу, общественное. Либерал, и потому ничего не понимает. Я ему: тогда Вы пишите поэмы. Муж, дети ("читатели газет") рвутся в Москву. А я против: Москва - американская, превращена в идеологический Нью-Йорк, рупоры громкоговорителей и колоссальные рекламы (точный отчет сестры). И я не могу не кривя душой отождествить себя с любым колхозником или одесситом. И ни на какое смирение (в России) я неспособна. Наоборот! Есть - что - сказать! Сейчас перевожу любимые (отдельные) стихи Пушкина: если не я, французы не узнают, кто такой Пушкин. Здесь переводят частные лица, никакого отношения к поэзии не имеющие.
      Почему - отдельные? Патриотизм Пушкина сродни патриотизму Бенкендорфа, Достоевского и Константина Симонова, и противоположен патриотизму Толстого, Чехова, Цветаевой, Шергина, Платонова. Строчки Чаадаева "Уж я с другим обручена! Уж я другому отдана!" из повести в стихах (слова Екатерины Александровны Щербатовой, "прекрасной кузины", "Катеньки", обращенные к Чаадаеву) вошли в восьмую главу "Евгения Онегина" (повесть опубликована четырьмя годами ранее, единственный сохранившийся экземпляр находится в Русском фонде библиотеки СалтыковаЩедрина в Санкт-Петербурге). Онегин писался как пародия на Чаадаева. Цветаева: Онегина не любила никогда, это просто быт. Чаадаев - Пушкину: "Зачем этот человек мешает мне идти...Это поистине бывает со мною всякий раз, как я думаю о вас...Не мешайте же мне идти, прошу вас". Шергин о К.Симонове (1946): "у сего "гада века своего" рев звериный, унылый, страшный...Материт убивших сына: "сволочи", "убью!" Ваши сыновья воры, жулики. Мой любил кино, радио, спорт, уважал девушек!" Какой жалкий тупик. Жалкий реквием сыну". Симонов запретил печатать "Ноев ковчег" в "Новом мире". В рассказе Платонова "Неодушевленный враг" русский рядовой стрелок, шедший в атаку на немцев, упавший без памяти после разрыва фугасного снаряда, засыпанный землею, очнувшись, обращается к лежащему рядом немецкому унтер-офицеру: - Вы свой автомат ищете?
      Самое известное пособие по изготовлению подделок под искусство написано Аристотелем - "Поэтика". В главе 6 там написано, что сюжет составляет цель произведения, а цель важнее всего. Чехов вслед за Островским повторяет: "никаких сюжетов не нужно". В гл.9 читаем, почему придерживаются имен, взятых из прошлого: "причина этого та, что вероятно только возможное, а в возможность того, что не случилось, мы еще не верим, но что случилось, то, очевидно, возможно, так как оно не случилось бы, если бы не было невозможным". Поэтому Платонов по легкомысленности заменил первую букву у чеховского "Ивaнова" (фамилия главного героя "Чевенгура" - Дванов), Сарру заменил на Розу Люксембург, а вместо единственного отрицательного персонажа в чеховской драматургии доктора Львова в "Чевенгуре" - Бог ("человек считал себя богом и все знал"), а героиню назвал Софьей Александровной (имя жены Толстого и отчество своей Марии). В чеховских "Трех сестрах" Ирина говорит: "Я не любила ни разу в жизни", в "Чевенгуре", Софья Александровна: "Я никого никогда не полюблю". Сюжет "Чевенгура" история любви Дванова и Софьи Александровны, мы об этом здесь не говорили, потому что сосредоточились на коммунизме; в изданном в 1988 г. "Чевенгуре" этой истории нет, и оказалось, что это неважно, а "Чевенгур" - от chevy - крик охотника при парфорсной охоте на лисиц. И если у Платонова пьеса называется "Дураки на периферии", это точно значит, что дураков в пьесе нет. А коммунизм Платонова описан им в "Чевенгуре" двумя фразами: "все старики загадочные люди, у них умерли матери, а они живут и не плачут", и "звезды не понимали, как можно обольщаться одной женщиной, сытостью, и даже революционным счастьем всех, когда существуют они, одаренные лучшим достоинством". И теперь все понятно и у всех на душе тихо.

Copyright (c) "Русский переплет"