(Выступления на презентации новой книги)
В начале 2002 г. в московском издательстве "Аграф" в серии
"Символы времени" вышла новая книга стихов и прозы Ларисы Миллер "МОТИВ. К
СЕБЕ, ОТ СЕБЯ". 13 февраля в малом зале ЦДЛ состоялась презентация книги:
вечер вел Андрей Василевский, Лариса Миллер читала стихи, музыкальный дуэт
- Михаил Приходько и Галина Пухова - исполнил песни на стихи Ларисы Миллер.
На презентации выступили Андрей Василевский, Александр Зорин, Лев Тимофеев
и составитель книги Борис Альтшулер. Предлагаем Вашему вниманию
отредактированные авторами выступления Льва Тимофеева и Бориса Альтшулера,
а также написанное по случаю "непроизнесенное слово" Валентина Оскоцкого.
Лев Тимофеев:
Я собирался говорить о стихах; взяв эту книжку в руки, я сначала
прочитал ее поэтическую часть. С прозой Ларисы я вообще до сих пор не был
знаком, а поэзию ее давно знаю и люблю. И поэтому думал, что буду говорить
о стихах, возьму на себя некогда присущую мне наглость вообще рассуждать о
стихах и даже приготовил какие-то блоки, мысли. Я подумал, что буду
говорить прежде всего о том, к кому обращена поэзия, буду говорить, что
поэт думает, что обращается к Богу, а всегда обращается все-таки к людям.
Но не просто к людям, не к любым людям, а к тому, у кого в душе есть свет
Господен; и поэт обращается именно к этой части души человеческой, где этот
свет сияет. И стихи Ларисы к этому нашему свету обращены. Так, я думал, я
буду говорить. Это один блок. Второй блок, я подумал, что буду говорить о
пластике стихов, потому что пластика паче смысла во многих случаях. Потому
что это что-то совершенно удивительное - пластика стиха у Ларисы Миллер.
Прежде всего этой пластикой она и завораживает. Завораживает, потом уже
проявляется смысл и ты ощущаешь себя в этом море смысла. Да море, да, эта
глубина, эта ровность. Здесь правильно говорили, я совершенно согласен, что
Лариса поймала свою интонацию. Иногда эта интонация кажется своеобразной.
Но знаете, это как ровная поверхность океана. У Шнитке есть концерт для
хора, где очень ровно всё, там нету глубоких перепадов. Но это такая
океаническая глубина смысла и миропонимания. Еще бы я стал говорить о том,
что мир Ларисы Миллер, ее дом, там, где он кончается, где порог, где
выходишь, автор выходит, и мы с автором выходим из дома, там сразу
начинается мироздание и вечность. И даже пьющий Колян, и тараканы - они
где-то в вечности живут. Об этом я хотел говорить, но не буду. Это я только
блоки так наметил. Нет, на самом деле в этих блоках очень много
интересного, в каждом из них. Не буду, потому что я открыл вторую половину
книги, где проза, и понял, что Лариса всё это знает. Всё это знает и всё
это сказала сама. Ну так чего же я буду теперь об этом толковать. Поэтому я
решил, что я, завороженный этой пластикой, вот этим виноградным мясом
стихов, что я просто возьму на себя наглость и смелость, читатель всегда
эгоист, ему до автора дела нету. Пусть автор послушает свои стихи в
исполнении читателя, в моем исполнении. Я себе это удовольствие сейчас
доставлю:
"Батуми, дикий виноград..." (стр. 95)
"Диаспора, рассеянье..." (стр. 68)
"Поверь, возможны варианты..." (стр. 21)
"Опять этот темп - злополучное "presto"
И шалые души срываются с места,
И мчатся, сшибаясь, во мгле и в пыли,
Как будто бы что-то завидев вдали,
Как будто вдали разрешенье, развязка,
И вмиг прекратится безумная пляска.
Неужто весь этот порыв и угар
Всего лишь музыка - бемоль и бекар;
Неужто наступит покой, передышка
И ляжет на клавиши черная крышка?...
Неужто два такта всего до конца?
Семь нот в звукоряде. Семь дней у творца.
И нечто такое творится с басами,
Что воды гудят и земля с небесами.
(Стр. 98)
Вот гудят воды, гудят. И земля с небесами. Это стихи. Спасибо.
Борис Альтшулер:
Повторю то, что я уже несколько лет назад говорил в этом зале:
строка Бориса Слуцкого "Что-то физики в почете, что-то лирики в загоне" в
нашей семье справедлива зеркально: лирики в почете, а физики составляют им
книжки, редактируют, взаимодействуют с издательствами. Хочу снова
поблагодарить "Аграф" за прекрасно изданную книгу. И я официально заявляю,
что каждому автору рекомендую иметь такого понимающего и вместе с тем
жесткого редактора, как Алексей Васильевич Парин, главный редактор
"Аграфа". И размещение картинок на форзацах в этой серии "Символы времени",
это прекрасно. Здесь, как видите, "Рука Бога", скульптура Карла Миллеса из
знаменитого Сада Миллеса в Стокгольме и рядом рука человека Юрия Норштейна.
На другом форзаце две картины Елены Колат: "Святой" и "Венеция" - см. эссе
"От аза до ижицы". Здесь в зале также присутствует Наташа Перова, издавшая
в "Гласе" три книги Ларисы Миллер на русском и одну переводную - на
английском языке. Также спасибо Алле Гладковой, "виновной" в издании в 1999
г. сборника "Между облаком и ямой". "Мотив", в сущности, является
продолжением этого сборника, хотя 2 или 3 стихотворения у них пересекаются.
Я не буду говорить о поэзии Ларисы Миллер. Скажу только, что для
меня, как читателя, восприятие стихов это что-то вроде "прямого усмотрения
истины": это либо случается, либо нет, и объяснения здесь вряд ли способны
помочь. Как говорил в свое время Юрий Ряшенцев: "Когда я слушаю стихи
Ларисы Миллер, то возникает загадка. Где те средства, которыми она
добивается успеха, успеха у меня - читателя?.. Я почти не знаю людей,
которые писали бы стихи настолько загадочно."
Что касается объединения в этой книге под одной обложкой
фактически двух книг - стихов и прозы, к тому же прозы очень разножанровой,
то здесь есть противоположные читательские мнения и эмоции - кому-то это
мешает, а другим, наоборот, здорово и интересно. Хочу сказать, что мне, как
составителю, было приятно услышать мнение Николая Александрова в
"Книжечках" "Эха Москвы" 7 февраля, который сказал: "Самое любопытное, что
книга, несмотря на фрагментарность, существует как целое, то есть
представляет собой лирическое высказывание поначалу в стихах, а затем в
прозе". Правда, мне хочется возразить на его слова о четвертой, условно
говоря "публицистической", части прозы: "Последняя часть состоит из
шутливых заметок о современности". Вы знаете, есть такая фраза "Когда жить
невозможно, пиши юмор". Она принадлежит нашему другу поэту Марку
Рихтерману, умершему 22 года назад от почечной недостаточности; 3 года он
был на мучительном гемодиализе, написал за это время много стихов и роман.
И вот возвращаясь к следующей главе романа после очередного сепсиса и
клинической смерти, он и начал эту главу словами "Когда жить невозможно,
пиши юмор". По-моему это ключ к пониманию "шутливых заметок" Ларисы Миллер.
Достаточно прочитать концовку эссе "Homo Normalis" - о беженцах из Чечни,
чтобы увидеть насколько неточна эта характеристика "шутливые заметки о
современности".
Вместе с тем в книге немало неподдельного юмора и оптимизма,
особенно когда речь идет о современном литературном процессе. Например,
"еретические заметки" "Такова спортивная жизнь" - о премиальном буме, этом
"Большом спорте" современной литературы. Или вот отрывок из статьи "С
пятого на десятое", написанной в 2000 году для журнала "Вопросы
литературы":
"Слушала сегодня по "Свободе" передачу о симпозиуме,
состоявшемся этим летом в Японии и посвящённом литературному процессу в
современной России. Опять прозвучали навязшие в зубах речи о конце
литературы и культуры в целом. Ведущий программы Александр Генис говорил о
надвигающемся конце бойко и с весёлым задором. Видимо, он уверен, что на
его век литературы хватит, и ещё будет время порассуждать о её закате и
даже обогатить её своими трудами. Удивительно, что неглупые люди не ленятся
произносить очередную банальность про пресловутый конец чего угодно -
света, театра, культуры, литературы: И как же им уютно в этих закатных
лучах. Предчувствие конца их не только не угнетает, но даже бодрит. А кто
представлял русскую литературу на японском симпозиуме? Сорокин - прозу,
Пригов - поэзию. Это всё равно что судить о красоте тела по записям
патологоанатома."
И в заключение одно замечание общего порядка, касающееся, как
мне кажется, всех. Вот этот изданный "Террой" в 1992 году том - книга
Ларисы Миллер "Стихи и проза" - вышел тиражом 10 тысяч экземпляров и
разошелся тогда по всей стране. (И Михаил Приходько тогда купил его у себя
в Северодвинске, почему в конце концов они с Галиной Пуховой здесь и
оказались). Почему так получилось? Потому что книга эта вышла еще весной
1992 года, за месяц до того как под ударом реформ рухнула Союзкнига. И
ничего взамен страна не получила, нет системы распространения, шаг в
сторону от Москвы или Питера, и люди лишены всего, кроме, конечно,
высокодоходного коммерческого литературного мусора. "Нас депортировали из
самой читающей страны", - это название давней статьи Олега Хлебникова очень
точно передает ужас ситуации. Я это говорю к тому, что общероссийскую
систему распространения любой, а значит и некоммерческой, литературы по
заказам необходимо срочно восстанавливать. И, как мы говорили на днях с
Мариной Кудимовой, здесь присутствующей, надо восстанавливать и
общенациональный межбиблиотечный абонемент. Спасибо.
Валентин Оскоцкий:
К сожалению, я не имел возможности сказать своё слово на
презентации книги Ларисы Миллер. Поэтому излагаю своё непроизнесённое слово
в эпистолярном жанре, пока оно ещё свежо в памяти. Скажу тезисно:
1. Все стихи, составившие книгу, строго датированы, разведены
хронологически по календарным разделам. Казалось бы, зачем? Ведь у Ларисы
Миллер нет стихов к датам, нет и стихов-откликов на события. Но
календарность нужна как хронология настроений и переживаний, из которых
складывается история души, познающей и осознающей себя во времени. В этом
отношении зафиксированные даты - опорные вехи внутренней, духовной жизни.
2. Для меня всегда важно найти, угадать у поэта ту ключевую строку или
строфу, которые становятся как бы моей призмой восприятия его личности,
понимания его творческой индивидуальности. Допускаю, что мой поиск ключа
субъективен: то, что мне кажется ключевым, для другого читателя, а тем
более для самого поэта ключ вовсе не это, а совсем другое. Но и при
подобной скидке на свою читательскую субъективность, я не сразу сумел найти
в книге Ларисы Миллер - в открывающих её стихах самых последних лет -
строки, которые воспринялись бы как ключевые. И причина не во мне,
читателе, а в авторе книги, в поэте. Выразительная индивидуальность Ларисы
Миллер - в многослойности поэтического слова, в многогаммности мотивов, в
множественности смыслов, которые не столько впрямую вычитываются, сколько
опосредовано угадываются в строке, в строфе, в стихотворении в целом. На
поверхности первый смысл, но за ним и под ним - второй и третий, а то и
пятый, и десятый. Хрестоматийный айсберг тут как раз кстати, если б не был
затаскан.
3. В самом деле: чем навеяно стихотворение "Где хорошо? Повсюду и нигде"
?
Скорее всего осенним настроением с его знаковым осиновым листом. Но и
отдалённостью - до них ведь надо дойти - "дрожащих на ветру огней". А от
листа и огней разбегаются, расходятся кругами по воде другие образные
ассоциации, складываясь в мозаику нашего земного бытия, к постижению
которого и устремлена мысль поэта. За высказанным в тексте угадывается
глубь невысказанного даже в подтексте, и эта невысказанность, точнее,
недовысказанность манит, влечёт, волнует более всего.
4. Не просто лирическое настроение, но философская глубь угадывается в
прекрасном стихотворении "Пиши поверх чужих письмён". Тут и круговорот
выстраданного поколениями опыта, и духовная преемственность в его выражении
и познании, и дерзость прорывов к его переосмыслению, которое каждый раз
совершается наново и без которого не бывает откровений ни в чувстве, ни в
мысли. То же - "Серое небо над чёрной дырой...": порыв к светоносному огню
и его отнюдь не самопроизвольное угасание "там, в золе". Зола - из другого
стихотворения - "А что в записке? Что в записке?". Записка и о житейской
всячине, и о путях-дорогах бытия, какие проходит "любой и каждый", но
всегда по-своему. Счастливая особенность Ларисы Миллер - улавливать
вечность в миге. Так понимаю стихотворение "Нынче проводы светлой
минуты..
.".
5. И всё-таки среди последних - 1999-2001 гг. - стихов я нашёл то, которое
воспринял ключевым: "Переживая бренность бытия". Ключевое его начало - в
органичном сопряжении бренности жизни и нетленности души как
взаимосвязанных, взаимопроникаемых, неразделимых первооснов поэтического
мировосприятия поэта. И в завершающем, нечастом в лексике и стилистике
этого автора повелительном наклонении: "Согласись". Выше было "Пиши", но в
обоих случаях повеление - не наказ, а просьба - приглашение к раздумью и о
своём, и об общем. Наказ, предполагающий проповедничество и из него
вытекающий, как и сама проповедь вместо исповедания, - не стихия Ларисы
Миллер.
6. На вечере говорили о двух книгах в одной книге. Я воспринимаю обе
цельно, как одну. Ведь в прозе - и собственно прозе, эссеистской, и в
литературно-критической - доминирует то же авторское "я", раскрываемое в
исповедальном процессе самопознания и самоосмысления. Себя во времени и
времени в себе. И поэтому в автобиографических рассказах даже малая, но
выпукло поданная бытовая подробность - не просто и не только быт, а опять
же бытие, ибо в ней опорная знаковая мета жизни духовной. В эту внутреннюю
напряжённую жизнь души органично вписываются и размышления о прочитанных
книгах, в отношении к которым эстетически, художнически проявлены и
притяжения, и отталкивания. Что же до слова о Юрии Карабчиевском, то я не
знаю ничего более достойного его памяти...
Вот коротко то, о чём мне хотелось сказать. Подумалось: как ни
отрывочно, импульсивно, хаотично, может быть, стоит того, чтобы высказать
это, если не устно на вечере, то хотя бы эпистолярно.
